— Вон! — заорал он громовым голосом. — Убирайся вон, не то…
Иоахим вышел, хлопнув дверью. Он весь побелел от волнения.
Мать из кухни все слышала.
— Не надо было напоминать ему о партии, — сказала она.
— А разве это не так? — спросил он.
Она горестно вздохнула.
— Ах, мой мальчик, что ты понимаешь… Они уволили его с железной дороги за то, что он был в партии.
Сын испытующе взглянул на изможденное лицо матери, но она смотрела мимо него в окно, и ему показалось, что она о чем-то умалчивает.
Погруженный в раздумье, засунув руки глубоко в карманы, шагал он по кухне. Вот, значит, с чего они начинают создавать свой антифашистский демократический строй. Отец ведь никому ничего дурного не сделал. А они выгнали его ко всем чертям. Но почему же он так разозлился на меня? Только потому, что я упомянул о партии?
— Отец ничего не ест, приходится уговаривать его проглотить хоть кусочек, — сказала мать, — целый день сидит в кресле, уставившись в одну точку. Вот что из него сделали нацисты, Брандт и вся эта коричневая братия. — Она беззвучно заплакала. — А как-то раз он даже сказал, что повесится, ведь жизнь потеряла для него смысл. Ах, сынок, что же будет дальше, — и она с отчаянием взглянула на Иоахима.
Радлов заставил себя улыбнуться.
— Ну, конечно, мама, все опять наладится, — попытался он утешить ее. Однако сам не верил своим словам.
— Хоть ты вернулся, сыночек, это главное. — Мать отерла слезы. — А теперь ешь, картофель совсем остыл.
Мать подала ему поджаренную на сале картошку, залитую яичницей-глазуньей. Такого лакомства он уже давно не ел.
— Откуда у тебя эта роскошь? — удивился он.
Мать от души обрадовалась, что угодила ему.
— Да я тут кое-что наменяла у крестьян, — сказала она. — Купить-то ничего не купишь. За хлебом приходится часами стоять. А вчера и вовсе ничего не выдали, одни талончики. У меня был двадцать четвертый номер, я рано пришла. Сегодня в обед привезут хлеб, и мне не придется долго стоять, вызывают-то по номерам.
Иоахим рассеянно слушал. Мысленно он был еще у отца. «Мне и правда не надо было говорить ему, — думал он, — о его принадлежности к партии. Я же вижу, как он все болезненно воспринимает. Он любит профессию железнодорожника; если его не восстановят на работе, он погибнет. Да и мне будет не легко, надо как-то зарабатывать…» Вопрос матери оторвал его от раздумий:
— Верно ли, что вы были в Берлине?
— Конечно. — Он с удивлением посмотрел на нее. Неужели она знает, что его имя было упомянуто в одном из специальных сообщений? Неужели она знает, что он подбил русский танк?
