— Ну, мама… мамочка, — говорил он, пытаясь улыбнуться, но получалась у него какая-то гримаса, он едва сдерживал слезы.
— Ты жив, ты жив, — лепетала мать, — мы уже и не чаяли увидеть тебя.
Он гладил ее руки и уговаривал:
— Успокойся, мама, теперь все будет хорошо.
Стоя в тесной прихожей и прислонясь спиной к косяку кухонной двери, она пристально вглядывалась в сына, словно не веря, что он действительно вернулся. Но вдруг она как бы очнулась.
— Ты, верно, голоден, Ахим, и устал. Я сейчас поставлю воду тебе помыться.
— А как отец? — спросил Иоахим. — Он на работе?
— Отец дома, — вокруг рта у нее залегла горькая складка. — Он в комнате. Кажется, спит.
Интонация, с которой она говорила об отце, озадачила его.
— Я пойду к нему, — сказал он и отворил дверь в комнату.
Отец сидел в кресле и застывшим взором глядел перед собой. Несмотря на свой протез, он прежде был рослым, сильным мужчиной. Теперь это была лишь тень, от его былой силы не осталось и следа. Тонкая морщинистая кожа обтягивала кости лица, похожего скорее на череп. Иоахима испугал его вид, и он в первое мгновение подумал: «Должно быть, отец ужасно голодал». Но когда старик не выказал никакого желания поздороваться с сыном, а все так же молча глядел на него тусклыми глазами, Иоахим понял, что не только голод превратил отца в развалину.
Иоахим вполголоса произнес:
— Здравствуй, отец.
Отец протянул ему руку и сказал:
— Вот, стало быть, ты и вернулся.
Но голос его звучал холодно, в нем не было и искорки радости.
— Да, я вернулся… — подтвердил Иоахим и не знал, что сказать дальше.
— Стало быть, и ты не смог выиграть войну, — продолжал отец беззвучно и скривил узкие губы. — Многого же ты достиг, чертовски многого. Нечего так на меня смотреть. Я говорю серьезно.
Иоахим не знал, что отвечать. Упреки отца он считал несправедливыми. Разве он виноват, что все так сложилось? Еще радоваться надо, что он остался жив. Клаусу Адаму меньше повезло.
— Очень легко могло случиться и так, что я бы не вернулся, — сказал он.
— А ты, небось, гордишься, что тоже воевал? — возразил отец. — Воображаешь себя, верно, героем? Гордиться тебе тут нечем. Стрелять да орать «хайль» — вот и все, чему ты научился. К тому же ты был из самых усердных.
Иоахим был испуган и возмущен. Как может отец так говорить?!
— Не сваливай вину на меня. Ты тоже кричал «хайль» и был членом нацистской партии, — ответил он.
Но тут отец подскочил и в ярости схватился за костыль, висевший на спинке кресла.
