О смерти матери Губертус узнал как-то между прочим, словно невзначай. Они не вдавались в подробности, и это молчание выражало их мысли: хорошо, что все так кончилось.
Вечер они провели в «Трокадеро», ночном ресторане в центре города. Здесь все было выдержано в темно-красных тонах: обои, обивка кресел, даже джаз-бандовцы в красных фраках, красноватым было и освещение. Отец с сыном пришли туда рано, в девять, и посетителей оказалось еще немного. В баре сидели скучающие девицы. Раскрашенные, напудренные, в открытых вечерних платьях. «Совсем другой класс, не то что простые шлюхи у вокзала», — подумал Губертус и окинул девушек оценивающим взглядом.
— Он был молчалив и задумчив. Отец ему не нравился, нет, отнюдь нет. Первая радость свидания исчезла, и Губертус начал критически приглядываться к нему. «Что-то с отцом неладно, — раздумывал он, — пьет без удержу, все подряд. Что же случилось? Раньше он был совсем другим, разумным, энергичным. И о своих планах он тоже молчит».
— В эти часы здесь еще скучновато, — проворчал отец. — Веселье начнется в одиннадцать. Нравится тебе?
— Гм. Ничего себе.
Отец заказал красного вина. Но время от времени доливал в него водки, лицо его скоро потеряло землистый оттенок и начало медленно краснеть. Уже сейчас, в начале вечера, он был не совсем трезв. Доверчиво положив руку Губертусу на плечо, он сказал:
— Давай повеселимся, ни о чем не заботясь, Губерт. Только сейчас и пожить. — Он стукнул ладонью по карману. — Денег у нас много.
Да, денег у отца было много. Перед уходом в ресторан он протянул сыну десять стомарковых бумажек.
— Для начала, мальчик. А не хватит, скажи.
Мелочным отец никогда не был. Но как раз теперь нельзя было жить беззаботно, теперь все зависело от их оперативности. А если отец будет продолжать в том же духе… Губертус сказал ему об этом. Но отец отмахнулся.
— Поживем — увидим, мальчик. Времена меняются. Пока я ничего не могу предпринять. Да и тебе после всего пережитого неплохо сейчас отдохнуть.
Губертус промолчал в ответ. Но с отцом не согласился. Отто Брандт, казалось, угадал его мысли и заявил:
— В настоящий момент вновь открыть свою строительную фирму я не могу, я же умер. А попасть в лагерь для интернированных у меня нет ни малейшей охоты.
Он обмакнул сигару в вино, закурил и сказал:
— Я тут в свое время спровадил на тот свет кое-кого из своих конкурентов-евреев. Они попали в газовую камеру — о чем я весьма сожалею, я этого не хотел. Но если меня теперь схватят, то вполне возможно, что под горячую руку и повесят. Стало быть, надо мне держаться сейчас тише воды, ниже травы и на время стушеваться Понял?
