— Это беженец, у него нет пристанища, — спокойно ответила Урсула. — Я привела его со своей фабрики.
Голос у нее даже не дрогнул, нельзя было и подумать, что она лжет. Только быстрый взгляд, которым она обменялась с Радловом, мог бы ее выдать. Но Лаутербах ничего не заметил.
— Дело в том, что нас забрали русские, — начала девушка и показала на хлеб, — вот за это мы работали целый день. А бабушка не у вас?
Обратившись к Радлову, Лаутербах пробурчал что-то вроде приветствия. Но юноша прочел в его глазах недоверие. У него было такое ощущение, что этот человек пришел сюда не только для того, чтобы проверить, все ли в порядке.
— А что делается в городе? Все еще идут бои? — спросил Лаутербах и осторожно присел на одно из плетеных кресел.
Радлов предоставил ответить Урсуле. Ему вовсе не хотелось вступать в разговоры с посторонним, он устал от работы, волнений и длинного тяжкого пути по будто вымершим улочкам городской окраины.
К тому же этот Лаутербах не нравился ему, что-то в нем отталкивало его, Радлов и сам не мог бы сказать, что именно. Вместе с тем в его облике было что-то необычное. Складки вокруг рта, седые, зачесанные назад волосы, нос с горбинкой и живые черные глаза придавали лицу этого человека смелое выражение и делали его привлекательным.
И снова Радлов подумал: «У него что-то на уме, но он не знает, как приступить к делу. Урсула вполне может проговориться, и старик донесет на меня. Теперь надо быть очень и очень осторожным. Шпиков и доносчиков кругом полным-полно…»
— У нас здесь было сравнительно тихо, — сказал Лаутербах своим глухим голосом, — только у фрау Шольц танк повалил часть забора. А в «Райском уголке» засели ребята из гитлерюгенда, вот сумасшедшие, называют себя «оборотнями», — он сделал презрительный жест, и снова Радлов поймал на себе его подозрительный взгляд. Иоахим лишь равнодушно пожал плечами, до внутри у него все кипело. Презрение, с которым Лаутербах говорил о его сотоварищах, усилило антипатию к нему.
— Мы вывесили белые флаги, — продолжал Лаутербах, — чтобы русские танкисты не раздавили наш поселок. Так и вышли из положения.
Радлов с трудом сдержался. Ему хотелось вскочить и сказать этому человеку, что он о нем думает: «Негодяй, предатель, и сейчас хочет все выведать, за тем и пришел. Значит, ради таких вот подлецов мы сражались? Но этого я не забуду, и когда-нибудь мы рассчитаемся».
— Ваша бабушка тоже вывесила белый флаг, — продолжал рассказывать Лаутербах, — она даже принесла из сарая лестницу. Хотела обязательно водрузить его на крышу, хотя мы все кричали ей, что не нужно. Но вы же сами знаете, она плохо слышит.
