В двадцать один ноль ноль армия получила приказ: все оставшиеся танки стянуть к убежищу, всем находящимся в убежище под командованием Бормана и под прикрытием батальона на Вильгельмплац сделать попытку прорваться.
Пьяный гомон постепенно смолкал, тех, кто никак не мог уняться, утихомирили трезвые. Одни не держались на ногах, другие опали в креслах, но все-таки нашлась горсточка эсэсовских офицеров, готовых в качестве статистов принять участие в последнем действии этой трагедии.
Брандт лихорадочно стал собирать вещи, без разбора кидая в рюкзак, что попадалось под руку, потом все опять вытащил и, придя в себя, начал спокойно рассуждать. «Штатская одежда, туфли и продукты — вот основное, что мне нужно, — решил он, — прежде всего рюкзак не должен быть тяжелым, мне придется долго идти!» Губертус взвесил рюкзак в руке. Можно выходить. Огневого шквала он уже не боялся, все казалось ему лучше бесплодного ожидания. «Прорвутся не все, — думал он, — но ведь и я могу попасть в число тех, кому повезет».
Горстка обреченных собралась у выхода в бывший сад рейхсканцелярии. Теперь его буквально перепахали снаряды. Борман укрылся в одной из ниш в стене и обсуждал что-то с эсэсовским бригадефюрером. Ему приходилось кричать, чтобы тот его понял. А бригадефюрер, стараясь перекричать шум, передавал приказы Бормана дальше. В перерывах между залпами до Брандта доносились обрывки этих распоряжений: «Идти по подвалам и туннелям… станция «Вильгельмплац»… по путям до Фридрихштрассе… Боевая группа Монке… Переход по мосту Вейдендам… Станция «Лертер»… Встреча на главной квартире в Плёне. Выступаа-ать!»
Кто-то молился: «Отче наш, иже еси на небеси… Избави нас от лукавого… яко твое есть царствие, и сила и…» Голос оборвался. Какая-то женщина то кричала, резко, с взвизгиванием, то хохотала злым безумным смехом. Кто-то с отчаянием взывал:
— Огня, ради господа, неужели ни у кого нет огня…
Радлов не различал людей, он только слышал их голоса и чувствовал, что, ища спасения, они инстинктивно льнут друг к другу. Все кругом было погружено во мрак, и никто не видел, откуда хлынула вода.
Вода! Вначале она шумела где-то вдали, не поймешь где, от этого шума Радлов и проснулся. «Сколько же я спал? — подумал он. — Верно, часа три-четыре». На самом деле он проспал целых тридцать шесть часов. Теперь Радлов снова вспомнил свой последний разговор с Брандтом, усталость, внезапно охватившую его, и приказ, который он получил от Брандта. Когда он вернулся к разбитым колоннам рейхсканцелярии, машины уже не было, он перешел большую просторную площадь и, пошатываясь, двинулся дальше, хотя его и одолевал сон.
