невидимой палочки сибирской язвы, то внутри лаборатории Пастера человек становится сильнее, чем палочка, и, как следствие, ученый в лаборатории становится могущественнее местного, приверженного и умудренного опытом ветеринара. Перевод теперь заслуживает большего доверия и звучит так: «Если вы хотите разрешить свою проблему сибирской язвы, приходите ко мне в лаборатории, потому что именно здесь изменяется соотношение сил. Если же вы (фермеры или ветеринары) не придете, то будете ликвидированы».
Но даже на этом этапе силы Пастера и его лаборатории настолько несоразмерны с множественностью, сложностью и экономическим размахом вспышек сибирской язвы, что никакой перевод не сможет достаточно долго удерживать привлеченный интерес и не давать ему исчезнуть. Интерес людей быстро привлекается к человеку, утверждающему, что он обладает решением их проблем, но также быстро и исчезает. Практикующих врачей и фермеров особенно озадачивают вариации заболевания. Иногда оно смертельно, иногда нет, иногда проявляется в сильной форме, иногда в слабой. Никакая теория заражений не способна учесть все разновидности. Так что работа Пастера может очень быстро утратить свою первоначальную привлекательность и восприниматься лишь как любопытство или, более точно, лабораторное любопытство. Выяснится, что ученые, как это уже ни раз случалось ранее, привлекли к себе всеобщее внимание попусту. Микроисследования останутся на своем «микроуровне», а привлеченный на время интерес вскоре будет направлен на другие переводы, приведенные другими группами. Это особенно касалось медицины, переживающей в те времена бесконечный поток новых направлений и причуд (Leonard, 1977).
Но в своей лаборатории Пастер делает нечто с птичьей холерой и палочкой сибирской язвы, что определенно модифицирует иерархию между ветеринарной наукой и микробиологией. Одновременно с культивацией в лабораториях огромного количества микробов в чистом виде и многочисленными попытками воздействовать на их рост и деятельность, развивается новое практическое ноу-хау. Спустя несколько лет экспериментаторы приобретают навыки манипулирования множеством ранее неизвестных материалов. Это уже новшество, но все еще не чудо. Дрессировка и одомашнивание микробов является таким же ремеслом, как и книгопечатание, создание электронных схем, высококлассная кулинария или видеографика. С накоплением этих навыков внутри лаборатории, устанавливается большое количество взаимосвязей, ранее нигде не встречавшихся. Это не результат нового способа познания или того, что люди вдруг осознали существование микроорганизмов, о которых раньше не подозревали. Это всего лишь манипуляция новыми объектами с параллельным приобретением новых навыков в новых уникальных условиях (Knorr, 1981).
