Он, конечно, прав. И все-таки... Все-таки что-то идет не так. Лучше б не приезжал вовсе, чем, приехав, не проводил.
Чем дольше капитан Маракуша следил за обороной, за своими разведчиками, за снайперами, тем тревожнее, неспокойнее становилось у него на сердце — все время казалось, что что-то упущено, что-то сделано не так, как требуется.
Возле старых окопов боевого охранения Матюхин отполз в сторону. Вперед двинулся Шарафутдинов, и Андрей хлопнул его по плечу. Гафур быстро оглянулся, в отсветах далеких ракет хищно блеснули его ровные крепкие зубы. Он не улыбался. Он скалился.
Потом пополз Закридзе — легко, гибко. Его большое, мощное тело, казалось, плыло по задубевшему бурьяну, и, когда Матюхин коснулся его плеча, он приветственно приподнял руку, но темп движения не снизил. Сутоцкий приостановился и шепнул:
- Не психуй... — и пополз в темень.
Сутоцкий оказался единственным, кого Матюхин не тронул за плечо. И вот теперь, привалившись к сырой глине окопа, он жалел об этом. Но мысли становились стертыми и вялыми. Сам того не замечая, Матюхин задремал.
Поначалу Шарафутдинов подполз к средней землянке, но сейчас же принял влево: из средней несло псиной. Значит, там находилась лисья нора. Крайняя землянка покосилась, из накатов вывалились бревна, в ней пахло цвелью и смолкой. Они на ощупь отыскали сухое место, расстелили плащ-палатку. Потом Шарафутдинов выставил белую тряпочку-сигнал и лег с края. Повозился, устраиваясь, подумал и сказал:
- Можете спать.
Но - не спалось. Сутоцкий и Закридзе свернули по толстой цигарке, накрылись второй плащ-палаткой и закурили. Говорить не хотелось — все слушали. Ветер наносил далекие выстрелы, шорох бурьяна, иногда неясное бормотание немцев.
Внезапно бурьян зашуршал совсем близко. Всем им показалось, что они слышат чье-то частое, напряженное дыхание. Мелькнула тень, алыми, жестокими огоньками блеснули два глаза, и разведчики, разом обмякнув, поняли: прошла лисица. Она возвращалась откуда-то сверху.
- Хорошо, — шепнул Закридзе.
- Да,— выдохнул Гафур.— Все правильно. Двигать вверх нужно будет по ее тропке.
Они опять надолго замолчали.
Светало. Осенний день занимался неспешно, натужно. Вот проступили пол, стены землянки, а потом уж и потолок. Теперь можно было рассматривать бревна и подсохшие, отслаивающиеся пластинки глины.
Из легкой дымки вырисовалась полого уходящая вдаль своя оборона, и Шарафутдинов старался разгадать, где сейчас лейтенант, а где Сладков. Закридзе видел только дальние увалы, занятые соседним полком, и отмечал, что замаскирована его оборона вполне прилично — ни одного лишнего пятнышка.
