Знаете, кому хорошо в Питере? Приезжим. Не туристам, а гастарбайтерам. Это легко доказать логически. Ведь если им было бы кайфовей на родине, они б там и остались. Сколько народу ломится в столицу? Но Питер — та еще история. По Садовой не пройти — плюнуть некуда. Что говорить о Невском? Ладно, меня занесло. Сижу я себе в тихом месте, примусы починяю. Казалось бы, «Электросила» — не такая уж глухомань. Ан нет. Кайф общения у меня идет не столько от клиентов, сколько от коллеги Ларисы. Это непрофессионально. Есть и еще условные коллеги. Одна смена — скользящая относительно нас. А жаль, что это не пивной ларек! Может быть, в них, пивных тетеньках и есть что-то душевное… Нет, бля, они тоже читали. Жопа. Выходишь с ними покурить — и на́ тебе: разговор не о колбасе, а о Джойсе. Ну как тут не стать насильником, не понимаю. В конце концов рехнуться совершенно реально.
Заблудиться бы. Однажды заблудился, но я был тогда очень пьян. Так что это не в счет. Вот заблудиться бы по трезвости — не тогда, когда мать ломает ногу, не тогда, когда умирает подруга, не тогда, когда друг сходит с ума и оказывается в дурке — а тогда, когда этого хочется тебе.
Однако ты сходишь с ума не тогда, когда ты хочешь.
Вот бы заблудиться.
«Кэнон» выдал, и я тут же картинку загасил. На этот раз я не ошибся: Поджер вынырнул из Компьютерной и, размахивая кассетой, зашумел, что, собственно, с такими дебилами работать нереально. Я хотел что-то брякнуть в ответ, но передумал. Лариса оправдывалась. Замонало. Какого черта. Босс. Ну и что? Поджер попытался въехать в происходящее на мониторе. Кое-что понял; это меня удивило. Дал некоторые ЦУ об интерфейсе и способе подключения перифирии («Вам, впрочем, не понять; делайте так».) Насчет интерфейса мы слегка побазарили. Я очень вовремя себя осадил и брякнул, что, знаете ли, лучше экспишного интерфейса пока ничего не придумано. Да здравствует экс-пи (у меня двухтысячная тема, и со своими снами я разбираюсь сам). Чувак свалил в студию, дабы, как он выразился, тестировать. Что тестировать? Свои трухлявые мозги? Или все-таки «Соньку-киберчерта», пролежавшую полгода без дела? Не знаю, да и хрен с ним. Лариса тут же вынула альбом шестьдесят какого-то года, изданного во Франции, и поинтересовалась, как я отношусь к Ренуару. Качество печати было на редкость порнушное. Я что-то сказал. Потом базар перешел на «серебряный век» — слава Богу, литературу мы не стали рассматривать, иначе я бы раскололся. Впрочем, Ларисины розы (свои я зажевал «Орбитом») и так давали о себе знать.
