Розалинда тихо вздохнула, не зная, что делать с отсутствием боли, когда должно болеть, даже мучить безответностью не общего вопроса, а обычного, но все так же неразрешимого вопроса морали.
“Ему не отдадут сестру просто так… Возможно, придется подождать, а возможно, ее вообще не отдадут, - понимала Розалинда. - Жалко, что у меня нет сотового… Да что сотовый, подумаешь, не как у всех нормальных людей. Во-первых, я никогда не могу быть такой, как все, во-вторых, я ненормальная, в-третьих, человек ли я уже? Почему он называл меня уникальной? Он говорил, что избавит от боли, но от страха смерти, кажется, не в его силах… Я боюсь, боюсь конца… Жизнь моя коротка, но получить от нее должную радость теперь, как и всегда, невозможно”.
Печальные фиолетовые глаза отражались во множестве зеркал, Розалинда проводила рукой вдоль балясин и спинки общиной кровати в спальне, заходила в детскую - вещей почти не осталось, только в углу заброшенный старый мишка, игрушка… Отчего-то его вид кольнул сознание болью, словно трещина на льду, знаменитом и надежном льду. Он лежал, брошенный, запыленный, с вывернутыми, словно сломанными, лапами, и… улыбался, тараща свои стеклянные черные глазки, добрый всегда и ко всем, совсем как ненастоящий медведь, как полный его антагонист.
Розалинда отвела взгляд, покинула комнату… “Ничего прежнего не осталось, старый дом исчез, квартира продана, сестра и брат порознь, и вроде все живы пока еще, а семьи и счастья уже нет, будто умерли. А отец? Что отец? Да тоже, что мать, она же первая сбежала сюда, позволила себе оставить сына”.
Вскоре дверь отворилась, вошел Цетон, один, как и предполагалось, задумчиво поглядывал исподлобья, как бы не зная, что сказать, дабы не не выполнить приказ, наконец сформулировал:
- Время выполнения Вашего приказа откладывается, вернее, он изначально оказался протяженным во времени.
- Я догадалась, тоже и с братом ведь? Сейчас стоит найти информацию относительно того, какой бизнес завелся у матери и с кем она сбежала, что-то не верится, что одна.
- Прикажете мне начать сбор информации?
- Нет, я пойду с тобой. В этом доме слишком много теней…
- Что с Вами произошло, госпожа? - ощутил надломленный лед Ворон.
- Да так… - отмахнулась девушка, порхая раненой медузой среди вновь смеркавшихся комнат, хотела сказать уже давно, словно доказывая нечто, - знаешь… Несовершенное ты все-таки существо, может, и сильное, может, и фаталист, а все-таки никогда и никого не любил, я не о страсти, нет… Но как же ты мир познаешь, если ничего не чувствуешь, никого не любишь, не имеешь формы?
