Розалинда вздохнула, обесценено, насмешливо.
- С похожим раздвоением личности, психозом? Что ж… Я считала, что ЭТО имеет статус вопроса, а ЭТО всего лишь наследственность… Доктор Фрейд, доктор Фрейд, что-то вы напридумывали, а никому не ответили.
- Это всего лишь либо сбой в химическом составе клеток мозга, гены, либо проблемы идентификации, комплексы - сумничал учтиво Цетон.
- Интересно, кто на кого повлиял - ты на Фрейда или наоборот? Ну да ступай за сестрой, а то мне тяжело мыслить о главном, не отвлекаясь на суетные детали. Знаешь, заморозка - это как лоботомия, только без отсутствия образного мышления. Иди.
- Считаете ли вы себя здесь в безопасности? - осведомился Цетон.
- Ты уже нашел каких-то врагов? Мы приехали ночью, меня не могли видеть.
- Как пожелаете, вам незачем видеть ужасы незащищенного детства. Если вам будет грозить опасность, я всегда почувствую благодаря печати и вернусь, где бы вы ни находились. Покорнейше прошу извинить.
Цетон, поклонившись, ушел, но как будто что-то скрывал, скрывал неких врагов, которые являлись, возможно, не врагами госпожи.
========== Часть 5 ==========
“Он сказал, так сказал про детство… Мне не нужно видеть во избежание боли? Я ничего не чувствую, я могу не видеть, но это не отменяет факт существования этого зла, - размышляла Розалинда. - Что теперь делать с матерью? Скорее всего, убедиться, действительно ли она сошла с ума, или ее кто-то подставил, необходимо разузнать, какой у нее здесь завелся бизнес, какие враги, а также не замешана ли здесь новая женщина отца. Странный он, отец, они всегда выглядели такими счастливыми с матерью, они любили друг друга, поэтому и получилось нас трое детей как воплощение великой любви двоих, великого взаимопонимания. Что же произошло потом? Во всем виновата я? Мое безумие стало раскачивать узкий мостик счастья, вскоре он сам не выдержал порывов ветра и оборвался уже без моего участия. Но как же можно было вот так разделить детей, а потом сдать в детдом? Что за чудовище поселилось в них, в этих добрых людях? Я уже плохо помню их лица. Столько всего изменилось”.
Розалинда медленно расхаживала вдоль просторных светлых комнат. Фарфор в витринах разглядывал ее весельем древнегреческих богинь, двоясь в зеркалах их танцами и улыбками. Девушка смутно помнила этот любимый мамин фарфор, который всегда казался чересчур вычурным, красивым, словно душащим.
“Так все-таки наследственное или вопрос?”- размышляла госпожа, уверенная, что скоро вернется Цетон с сестрой, пыталась понять, что он за существо: “Ворон, слуга Отчаяния… У Отчаяния своя армия… Да, вполне может быть, если бы не все так абстрактно и запутанно. Я не ощущаю боли, но и не могу творить… Нетворения смерти подобно. Значит, я умерла. Если меня уже не спасти, может быть, этим злом удастся вытащить из темноты хотя бы других, мою семью, вернее, то, что от нее осталось. А отца… Убить его? Я ведь могу приказать, и Ворон выполнит все безупречно, никто не узнает, не арестует. Какой соблазн, да и мне уже все равно - меня не спасти. Но все же… Он тоже просто сломался, я видела его глаза в последние визиты… А мать? Разве не она первая меня предала, тоже сломалась? Но ее я почему-то пытаюсь спасти”.
