– Матушка – от чахотки померла. Отец… – Матвей замялся, а потом быстро, сухо проговорил на одном дыхании. – Отец арестован за антиправительственную и антирелигиозную агитацию, скончался на каторге.
– Другие родственники.
– Брат есть, мы не общаемся. Тётя по материнской линии – тоже давно не видел. Тех, что по отцу, не знаю вовсе – за кордоном остались. Померли, поди, все.
«Да уж, – подумал Матвей, – никого и ничего там уже нет. Была страна – осталась пустошь». Отец почти ничего не рассказывал ни о детстве, ни о собственной жизни. Он видел войну, выжженные земли и стёртые с лица земли города. А что о них рассказывать? Этого добра и тут, под боком, хватает. Только позже, когда Матвей подрос, он узнал, что стало с Валахией и мелкими соседними странами, какие ужасы там творились после Большой войны; узнал о том, как оставшиеся в живых многолюдными потоками хлынули в империю, которая объявила о готовности принять беженцев, хоть по факту не многим удалось тут обосноваться и прижиться, узнал о повальном голоде в первые годы после войны и о длинной зиме.
– Хорошо, – ротмистр пристально изучал Матвея, и Матвей уже не знал, куда деться самому, как сложить вспотевшие руки, которые он механически вытирал о спецовку, куда спрятать глаза. Взгляд жандарма железной иглой впивался в мозг.
– Как давно виделся с братом? Какие поддерживаете отношения? – равнодушно спросил ротмистр, а ручка в пальцах продолжала крутиться, словно гипнотизируя сидящего посреди комнаты рабочего.
– А? – встрепенулся Матвей. – Какие отношения? Да… никакие, – он пытался проговаривать в голове то же самое, дабы не допустить предательские мысли, которые жандарм, как пить дать, распознает. – Восемь лет назад, после смерти жены, последний раз видел – и всё.
«Поверил? Нет?» – настырно лез в голову вопрос. Нельзя же рассказать правду. Матвей не хотел той встречи полгода назад, он вообще не желал иметь никаких отношений с братом – это было чревато последствиям. Но тот сам объявился. «Так что ж теперь? Чем я виноват?» – не понимал Матвей.
– Как часто посещаешь рабочие сходки? – не давая опомниться, продолжал давить жандарм.
– Э… собрания?
– Да, собрания и сходки. Как часто?
– Я не… Один раз в этом месяце, – выпалил Матвей и тут же начал оправдываться. – Уговорили, решил сходить посмотреть… о чём говорят. Послушал немного и ушёл.
– Кто выступал на собрании?
– Так упомнишь что ли? – Матвей взглянул в глаза жандарму. – Рабочие.
