А перед взором толклись грубые, серые спины и затылки в мятых драповых кепках. На борцов за свободу рабочие сейчас походили меньше всего, скорее – на нищих у паперти.
И тут Матвей вспомнил о клочке, сжатом в руке, решил, наконец, глянуть. Развернул. Небрежная надпись карандашом: «За тобой следят. Сегодня арестуют. Домой не иди».
Внутри всё сжалось, Матвей непроизвольно оглянулся. Это розыгрыш? Нет, такими вещами не шутят. Тот, кто велел передать послание (а это мог быть только один человек), несомненно, знал, о чём писал, и без веской причины на такой шаг не пошёл бы.
– Матвей, слышишь? – окликнула Тамара, которая что-то говорила в то время, пока Матвей размышлял о записке.
– А?
– Говорю, есть вести от товарищей из СТК. Скоро добровольческая армия займёт город. А когда на нашу сторону перейдут регулярные войска, режим падёт. Рабочие и крестьяне поднимутся по всей империи против угнетателей. И время это не за горами.
– Да… – рассеянно произнёс Матвей, убирая записку в карман. – Постой. Какая армия? Ты о чём?
– А ты разве не знаешь? – Тамара удивлённо вскинула брови. – Добровольческая армия сейчас занимает руины, не сегодня-завтра наши товарищи прорвут рубеж и войдут в город.
– Слышал что-то такое, да… – Матвей попытался припомнить слухи, ходившие на заводе.
О том, что армия Союза Трудовых Коммун собирается штурмовать «бетонный рубеж» – оборонительную линию южнее города, говорили многие. Говорили, правда, шёпотом, ведь за распространение подобных слухов легко было угодить, куда следует. Некоторые уповали на Союз, как на второе пришествие, но Матвей не разделял их энтузиазма: вряд ли жалкая горстка повстанцев из ничейных земель могла что-то противопоставить императорской армии. Да и относился он к группе горожан, которую пугала угроза военного вторжения, даже если исходила она от тех, кто якобы намеревался освободить народ из рабства.
Атаки на «бетонный рубеж» случались не впервой. Какие только группировки ни пытались пробиться в город: бандиты, анархисты, чеченцы, казачья вольница – все лезли в надежде урвать кусок у обескровленного после двух войн государства. В детстве Матвей постоянно слышал о стычках в руинах – эта пограничная область считалась одной из самых неспокойных. В последние годы, правда, проблем стало меньше: пятнадцать лет назад оборонительная линия с огневыми точками и колючей проволокой надёжно отгородила территорию, над которой имперское правительство всё ещё сохраняло контроль, от диких ничейных земель, населённых людьми, «не ведающими ни Бога, ни Государя». А потому вести о вторжении добровольческой армии вряд ли стоило воспринимать всерьёз. Но говорить об этом Тамаре Матвей не стал.
