Новая правда ротмистра Иванова | страница 11



По щеке скатилась очередная слеза. Сел на табурет. Бежать? Звонить? Куда? Зачем? Неужели это что-то исправит? Что бы он ни делал, случившегося не изменить, не повернуть время вспять.

Муки были нестерпимыми. Павел схватился за голову и закричал, но изо рта не вырвалось ни единого звука: железобетонный ком застрял в глотке. Уже два часа Павел не находил себе места. Даже не разулся, как пришёл с работы. Сразу почувствовал неладное, едва оказавшись в квартире. Будто кто-то шепнул: беда!

Встал, вышел из кухни, постоял у входа в спальню: чёрная комната с завешанными окнами хранила молчание. Долго смотрел во тьму. Казалось, что ещё утро, что он не ушёл на работу и ещё мог остаться с ней. Он не должен был бросать её. А завтра выходной, который уже не имел никакого смысла. «Кина не будет».

Подошёл к двери в ванную. Пальцы дрожали, когда он снова взялся за ручку. Он знал, что находится за этой хлипкой перегородкой, и второй раз открыть не решался. Знал, что она лежит в красной воде, уставившись в потолок – так же, как и утром. Только взгляд ещё более безжизненный. Она ушла, оставила его одного, ушла, не попрощавшись. Навсегда. «Чего ей было мало? Да я же для неё всё делал!» – ощущение беспомощности душило. Павел прислонился лбом к двери. Он не мог зайти, не хватало воли ещё раз понять, что она к нему не вернётся, не мог он снова смотреть на разверзшиеся вены, из которых вытекла жизнь, и на застывшее бездыханное тело. Павел и прежде видел смерть, и каждый раз она была страшна, но эта – страшнее их всех вместе взятых.

Пошёл в спальню, включил свет, сел на кровать. Иконы таращились тяжело и больно. Они осуждали.

– Но почему? – прошептал он. – Так не справедливо, Господи, не правильно! Она ни в чём не виновата. Ты не можешь её судить. Это проклятая болезнь!

Иконы молчали. Строгий лик Спасителя немилосердно сиял в свете лампы позолоченным нимбом, приклеенным к гладкой дощечке.

Счёт времени потерялся. Наверху долго ругались соседи, потом прекратили. Во дворе под окнами перестали ездить машины, окружающий мир погружался в сон, только фонари горели тоскливо и безучастно. Всё вокруг казалось таким пустым: эта комната, квартира, смятая простынь на не заправленной кровати. Привычный мир стал до ужаса чужим.

Павел не мог больше находиться здесь: дом превратился в пыточную камеру. Хотелось бежать прочь, куда глаза глядят, и затеряться в ночи. Всё, что ждало впереди, казалось бессмысленным. Работа. А зачем она? Ради кого, ради чего? И как возвращаться снова и снова в эту пустую квартиру, где только иконы укоризненными ликами буравят стены?