Наступило продолжительное молчаніе. Авдотья уже подумала о томъ, что пора собираться домой.
— Что я вамъ скажу? — предложилъ совершенно неожиданно Маньковскій. — Вы мнѣ нравитесь, а мнѣ нужно жену. Выходите-ка за меня замужъ!..
— Кто, я?.. — спросила Авдотья внѣ себя отъ изумленія. — Храни Богъ, да у меня мужъ есть въ Красномъ!..
— Вѣдь ты сказала, что ты вдова! — воскликнулъ Маньковскій, почти съ такимъ же удивленіемъ и внезапно переходя на ты.
— Есть у меня мужъ, — пьяница!.. — съ ожесточеніемъ твердила Авдотья. — Бѣглая я, отъ мужа ушла… Не стерпѣла…
Маньковскій немного подумалъ.
— А давно ты здѣсь? — спросилъ онъ опять. — Правда, шесть лѣтъ?
— Ей-Богу, правда! — сказала Авдотья.
Она со стыдомъ видѣла, что Маньковскій теперь расположенъ подвергать сомнѣнію каждое ея слово.
— А можетъ, онъ умеръ! — предположилъ Маньковскій.
— Живъ! — почти крикнула Авдотья. — Что ему, сатанѣ, сдѣлается?
Она почувствовала, что ненависть къ мужу выросла въ ея душѣ въ сто кратъ сильнѣе прежняго.
Маньковскій опять немного подумалъ.
— По-моему, онъ тебѣ теперь не мужъ! — сказалъ онъ сдержанно. — Тамъ Россія, а здѣсь Америка. Все равно, будто ты умерла и попала на тотъ свѣтъ!
— Ну! — недовѣрчиво сказала Авдотья.
Однако слова Маньковскаго выразили ея собственное чувство.
— Право! — сказалъ слесарь. — А ты все-равно выходи за меня замужъ!
Авдотья промолчала.
— Ей-Богу, выходи! — настойчиво повторилъ Маньковскій. — У меня деньги есть, два дома собственныхъ. Хочешь, справки наведи… По крайней мѣрѣ, будетъ хоть разговаривать съ кѣмъ!..
— Да вѣдь вы — еврей, — возразила Авдотья нерѣшительно, — а я — православная!..
— А что тамъ! — опять сказалъ Маньковскій. — Богъ одинъ. У судьи повѣнчаемся, такъ же крѣпко будетъ!..
Авдотья опять промолчала. Она чувствовала себя совсѣмъ ошеломленной. Предложеніе вступить въ бракъ отъ живого мужа да еще съ совершенно незнакомымъ человѣкомъ, перспектива вѣнчаться внѣ церкви и даже внѣ еврейской «школы» — могли смутить самую крѣпкую душу.
— Какъ это вдругъ вы? — сказала она, наконецъ, почти безпомощнымъ тономъ…
— А это по-американски! — сказалъ слесарь. — Въ Америкѣ все вдругъ!..
Въ его душѣ изъ-подъ волнъ тоски по старой родинѣ вдругъ проступили американскія идеи и привычки, нажитыя за послѣднія двадцать лѣтъ жизни на чужой землѣ.
— Ну, хочешь выходить, такъ скажи! — настаивалъ онъ. — У меня 10,000 долларовъ въ банкѣ есть… Хочешь, такъ вмѣстѣ поѣдемъ туда! — легкомысленно прибавилъ онъ.
