Поговорила она съ Жизкой, сказала:
— Если есть въ тебѣ христіанская душа, дай мнѣ свѣтъ увидѣть, доправь меня до Америки!
А Жизка говоритъ:
— Я — американскій человѣкъ, я вижу насквозь, какая твоя каторжная жизнь… Покажу тебѣ путь и платы не возьму, а только деньги нужно на дорогу, сто рублей…
Тутъ ковалиха призналась въ первый разъ.
— Половина, — говоритъ, — есть, а половину достану.
Продала она футраную (мѣховую) шубу хорошую, еще отъ матери осталась, городской дипломатъ, шелковая шаль была большая, тоже продала, только полушалокъ остался, сбила всѣ сто рублей.
Потомъ уговорились они съ Жизкой, онъ будто пріѣдетъ въ Красное муку покупать, а назадъ будетъ ѣхать ночью и проѣдетъ мимо Ковалевой усадьбы. Авдотья выйдетъ навстрѣчу, и онъ довезетъ ее въ Добрынецъ на машину.
— Ты мнѣ знакъ подай! — попросила Авдотья. — Ночи теперь темныя, не наскочить бы мнѣ на чужого человѣка!..
— Ладно! — согласился Жизка. — Когда буду идти около воза, крикну на лошадь не «но!», а по-американски: «Горы опъ!» (hurry up — торопись).
И вотъ Авдотья крадется съ узломъ за плечами. Темно, кругомъ, хоть глазъ выколи. Дѣти спятъ, попрощаться хочется, да страшно, еще разбудишь. Тотъ сатана услышитъ.
Эхъ, прощай, Красное! Прощай, поле и нивы! Прощайте, волы и коровы и всѣ добрые люди!..
Вонъ слышно, въ темнотѣ ѣдетъ человѣкъ, машетъ кнутомъ на лошадь. «Горы опъ!»
Тошно рослому дереву выдернуть корни изъ родной земли… Свѣтитъ ли въ той Америкѣ солнце по нашему, текутъ ли свѣжія рѣки, зелено ли растетъ трава?…
Прощайте, православные! Поѣхала ковалиха къ самому старому дѣду на рога!..
Ночь и день ковалиха ѣхала по машинѣ. Вмѣстѣ съ ней ѣхали разные люди: поляки, жиды, хохлы; хоронятся другъ отъ дружки, не признаются. Одинъ говоритъ: «Я ѣду къ брату въ Сухоплавль», а другой говоритъ: «А я въ Шавелево землю снимать». Согрѣшила и Авдотья съ ними.
— Я, говоритъ, ѣду въ Вильну, поклониться Владычицѣ Острой Брамѣ!..
Пока не пришелъ факторъ жидъ.
— Дураки, — говоритъ, — чего хоронитесь? Всѣ въ одно мѣсто ѣдете!..
Еще черезъ два дня они «украли границу». Собралось ихъ пять человѣкъ, да два нѣмца, чтобы дорогу показывать. А узлы поѣхали по чистой дорогѣ съ губернаторскимъ паспортомъ. У кого паспортъ былъ, такъ съ тѣми…
Полночь была. Опять такая же темень. Пошли они по дорогѣ. Гаечекъ[3] тутъ встрѣтился. Отворотили по тропинкѣ, шли, пришли къ глубокой канавѣ, слѣзли люди въ канаву, стали выдираться наверхъ, а ей не въ силу. Одинъ нѣмецъ, долгій такой: «Ну, — говоритъ, — давай рука!» — вытащилъ ее наверхъ.
