Там, где раньше начинался пляж, теперь были заборы, а за заборами – карусели и электрические машинки, сейчас выключенные, обвязанные цепями. Я подумал, что в Баньоли все обнесено забором, выключено и приковано цепью. Все замерло, ждет лета.
Я сказал Нине, что это – пляж из рассказа, каруселей тогда не было, ничего не было, только песок в черных пятнах гудрона, которым легко можно было заляпаться и обжечься. И даже море было коричневым, как грязная лужа. Я сказал ей, что помню пляж, и летом, и зимой он был завален ватными палочками голубого цвета, частью в песке, частью нет, мне эти пластиковые прерии казались отвратительными.
– Откуда тут ватные палочки? – спросила она.
– Никогда этого не понимал, – ответил я.
Мы вернулись на дорогу, подальше от пляжа.
– Теперь, когда тут есть карусели, ты уже не ребенок, – сказала Нина.
Мы поднялись по алюминиевой лестнице на причал. Раньше сюда приставали корабли и загружались товарами с фабрики, где работали все, и мой дед тоже, а потом отчаливали и исчезали, горизонт проглатывал их без следа. Причал был длиной в километр и заканчивался в середине моря. Небо покрылось черными тяжелыми тучами, а следом почернело и море. Мы прошли половину причала, когда внезапно, как будто мы дотронулись до чего-то запретного, хлынул дождь, пробивая воронки в воде. Мы повернули назад бегом, потому что на причале негде было спрятаться. Остановились у лестницы. У Нины вымокли волосы, прилипли ко лбу, лицо тоже было мокрым. Макияж потек, и ее глаза – в центре черных кругов от туши казались очень большими и очень блестящими. Может быть, даже глубокими.
Нина сняла свою кожаную куртку и отдала мне. Я проверил, нет ли в карманах чего-нибудь, а потом выбил ее об поручень. С каждым ударом вода отскакивала прочь, как осколки, порожденные взрывом. Я отдал куртку обратно и выбил свою следом. Мы смотрели друг на друга, мокрые и замерзшие. Нас хлестнуло холодным ветром, от которого нельзя было убежать, и мы засмеялись. Я поцеловал Нину и почувствовал на своей мокрой щеке кончик ее носа. Ощутил на коже ее теплое дыхание.
– Видел? – сказала она, когда мы оторвались друг от друга, и посмотрела мне в глаза, словно пытаясь понять, кто я такой, словно видела меня впервые. – Ты меня и пальцем не тронул, а я уже вся мокрая.
Дождь перестал, мы пошли в пиццерию.
Всего несколько столиков были заняты, не считая нашего.
– Это первая пицца, которую мы едим вместе, – сказал я, когда мы сели за столик.
