Люди, которых я встречал на улице, болтали – кто друг с другом, кто по телефону. Некоторые сидели на площади, другие за столиками в баре. Я шел один, и мне казалось, что всю жизнь я только и делаю, что иду куда-то в одиночестве. Дошел до моря, дальше идти было некуда, и я почувствовал себя загнанным в угол. Оно было там, передо мной, неподвижное, огромное. Я подумал, что для многих людей город у моря ассоциируется с идеей бесконечности, потому что море дарит им, пусть даже на довольно примитивном уровне, возможность сбежать. У меня таких ассоциаций не было. Я подумал, что шел и шел, а город вдруг закончился, и со мной ничего не случилось, только дальше идти некуда, а потом я вспомнил, что на флоте мне нравилось смотреть на море и думать, что там, за горизонтом, независимо от того, где я сейчас, там был Неаполь.
В 4. 45 утра я открыл глаза и больше не смог заснуть.
Вдруг занервничал, завозился в кровати. Лежал, но вместе этого хотелось вскочить, чтобы иметь возможность защититься. Одно слово, всего одно слово, ужасное слово, гремело в моей голове: Барселона.
Шесть месяцев я работал на корабле, который раз в неделю приставал там к берегу, и я вынужден был бродить по совершенно неинтересному для себя городу, в то время как больше всего на свете я хотел вернуться домой, вот почему я стал ненавидеть это место. Потом, узнав город получше, стал ненавидеть его и по другим причинам. Из-за его пустоты, апатии, глупого гедонизма, я стал думать, что какими-то своими чертами он очень похож на Неаполь, но не мог ненавидеть Неаполь, потому что уже решил любить его, поэтому стал ненавидеть Барселону, ненавидеть вдвойне. Я и себя тоже ненавидел – за свое неумение быть в одиночестве, остаться на корабле и спать, вместо того чтобы гоняться за иллюзией жизни.
Мы приплывали в воскресенье вечером, смертельно уставшие, после недели работы. Наши тела больше чем из плоти и крови, состояли из проклятий. Мы глушили моторы, и в иллюминаторе, за темнотой порта, рассыпались огни города, карабкающиеся на холм. Я смотрел на них, и каждый раз соглашался сойти на берег, и добрая половина экипажа решала так же. Некоторые уезжали на такси в казино, а потом, проиграв все, возвращались пешком. Другие шли поужинать, кто-то отправлялся по шлюхам. Я в одиночестве шел пить джин-тоник по два евро в бар к румынам, где играла румынская музыка и по стенам висели румынские флаги.
– Я знал одного типа, который рассказал мне об этой дискотеке, – сказал мне как-то третий помощник капитана, сицилиец, когда я сидел в своей каюте за компьютером.
