Начну съ того, что въ горбатовскомъ дѣлѣ вовсе не было «жида».
Правда, Лаврентьевъ, городской голова, который выписывалъ газету «День» (тогда еще не было ни «Вѣча», ни Дубровинскаго «Знамени») въ тридцати экземплярахъ и раздавалъ ее безплатно въ трактирѣ, пробовалъ заговаривать и объ евреяхъ. Но даже трактирщикъ могъ дать только одинъ отвѣтъ: «Я ихъ не знаю, никогда не видѣлъ».
Уже черезъ годъ на судѣ защитникъ погромщиковъ Баженовъ попробовалъ вернуться къ тому же предмету. Онъ говорилъ:
— Въ Кіевѣ евреи кричали: «Мы вамъ дали Бога, дадимъ и царя». Одинъ помощникъ присяжнаго повѣреннаго вырѣзалъ на портретѣ лицо Государя Императора и вставилъ свое собственное съ пейсами.
Но эти разсказы не нашли отклика даже среди подсудимыхъ. Ибо Горбатовъ такое мѣсто, куда евреи не доѣзжаютъ (да и не пускаютъ ихъ). Въ городѣ, кажется, нѣтъ ни одного еврея. Горбатовымъ владѣютъ собственные, истинно-русскіе купцы, русскіе ростовщики, русскіе заводчики. Они платятъ рабочимъ истинно-русскую плату: сорокъ копеекъ въ день.
Они чувствуютъ себя отлично. Газеты ненавидятъ. Съ особеннымъ остервенѣніемъ рвутъ книги въ мелкіе клочки. У Серебровскаго при погромѣ изорвали библіотеку болѣе тысячи томовъ.
Ихъ девизъ простъ и ясенъ. Когда городскому головѣ Лаврентьеву предложили присутствовать на молебнѣ по поводу 17 октября, онъ отвѣтилъ: «Я этихъ свободъ не понимаю. Я жилъ свободно и раньше…»
Другая отличительная черта. Въ горбатовскомъ дѣлѣ не было воздѣйствія начальства. Былъ только нейтралитетъ.
Многіе склонны приписывать воздѣйствію начальства въ нашихъ послѣднихъ неудачахъ слишкомъ большое значеніе. Они разсматриваютъ его какъ нѣчто чуждое, совсѣмъ постороннее, Deus ex machina русской жизни. Между тѣмъ, воздѣйствіе начальства, — это сила бытовая и даже творческая. Она выросла изъ почвы, и корни ея проросли до самой глубины. Будочникъ Мымрецовъ такая же коренная національная фигура, какъ торговецъ Разуваевъ и даже деревенскій мужикъ, дядя Власъ, старикъ сѣдой.
Итакъ, въ Горбатовѣ начальство хранило нейтралитетъ. Правда, это былъ нейтралитетъ благожелательный.
Исправникъ Петръ Предтеченскій заявилъ священнику Алмазову: «Намъ не велѣно вмѣшиваться въ народное движеніе». А дьякону прямо сказалъ: «Мнѣ неудобно присутствовать на молебнѣ».
Послѣ молебна толпа погромщиковъ качала исправника и кричала: ура!
Даже тужурка его запачкалась въ крови.
Воинскій начальникъ еще въ іюлѣ говорилъ: «Жалко, упустили ихъ». Земскій начальникъ Шалимовъ, по словамъ свидѣтелей, говоря о манифестѣ 17 октября, всегда выражался: «Швабода, швабода!»
