Мы помолчали.
— Цѣпкіе они, эс-деки, даже и бывшіе, — внезапно заговорилъ Николай Петровичъ, — а мы, кадеты, терпимые. Но если бы я оказался безъ мѣста, мнѣ бы эти товарищи мѣста не дали…
— А вотъ эти барыни, соціалъ-демократки, я ихъ, извините, называю халдымократки. Если бы я предсѣдателемъ былъ, я бы ихъ не подпускалъ на пушечный выстрѣлъ.
— Слушайте, Николай Петровичъ, — перебилъ я его. — А кто у васъ предсѣдателемъ?
— Предсѣдатель человѣкъ путный, — другой членъ черносотенецъ. А раньше говорилъ: «Я во всемъ согласенъ съ кадетами, только жидишкамъ не надо правъ давать»…
— А какъ идутъ земскія дѣла?
— Земскія дѣла идутъ попрежнему. Школа есть школа, а больница — больница. Черносотенную медицину никакъ не выдумаешь.
Николай Петровичъ окончательно развеселился.
— Пойдемте въ залу, я вамъ покажу картину.
Мы вошли въ огромный залъ въ два свѣта.
Слѣва и справа были двѣ картины во всю стѣну; обѣ изображали Минина на площади.
— Вотъ это черносотенный Мининъ, — сказалъ Николай Петровичъ, указывая направо.
Грузный мужчина стоялъ на столѣ. У него была густая борода, темная съ просѣдью, и осанка волостного старшины, только медалей не хватало. Рядомъ съ нимъ стояло нѣсколько такихъ же фигуръ, деревянныхъ, безжизненныхъ и скучныхъ.
— Это мѣстная работа, — сказалъ Николай Петровичъ, — триста цѣлковыхъ мы заплатили. — А вотъ настоящій Мининъ!
Съ лѣвой стороны была громадная картина Маковскаго, полная жизни и движенія. Мининъ, рыжій, сухой и жилистый, что-то, повидимому, кричалъ и отчаянно размахивалъ руками. Я вспомнилъ длинныя машущія руки самого Николая Петровича, за десять минутъ тому назадъ.
— А вонъ тамъ воевода, — говоритъ Николай Петровичъ, — видите, какъ онъ смотритъ, хочется, ему, пожалуй, оштрафовать Минина рублей на пятьсотъ, да сила неберетъ. А этотъ бояринъ съ высокимъ ожерельемъ у кафтана — по меньшей мѣрѣ, октябристъ. А Мининъ земецъ. Оттого онъ такъ волнуется. Когда мнѣ станетъ невмоготу, я прихожу сюда и любуюсь на Минина. Имъ въ свое время легче было. Эхъ-ма! У нихъ сила Минина, у насъ душа глиняна. Трудно намъ…
— Нѣтъ, вы скажите, для какой надобности устроено охранное отдѣленіе?
Мой вопрошатель былъ сухопарый человѣкъ въ очкахъ, съ сѣрымъ лицомъ, въ сѣромъ пальто, очень похожій на народнаго учителя. Только руки у него были другія — большія, корявыя, въ шрамахъ и трещинахъ; со знаками отъ ожоговъ и слѣдами черной копоти въ каждой складкѣ кожи, онѣ свидѣтельствовали о постоянномъ обращеніи съ желѣзомъ, напилкомъ и колесомъ станка.
