Она вдохнула свежий, соленый воздух. Здесь было удивительно тихо, слышался только шум волн, разбивающихся о берег, и легкий ветерок, треплющий ветви тамарисков. Так спокойно. За исключением того, что ее ноги замерзли на кафельном полу.
Она медленно пересекла двор. Все было почти так же, как она помнила. Во время ее последнего визита, летом после окончания средней школы, отец построил беседку, которая занимала небольшой участок слева. Виноградные лозы уже выросли, их ветви извивались, как змеи, вокруг деревянной рамы. В темной тени беседки она едва различала знакомый деревянный стол и четыре стула.
Остальная часть огороженного двора была открыта небу. Светила Луна, отражаясь от побеленных стен бабушкиного дома и забора высотой по пояс, окружавшего внутренний дворик.
Три больших глиняных горшка, в каждом из которых стояло маленькое лимонное дерево, выстроились вдоль правой стены. У основания каждого дерева росли зеленые кустики петрушки и мяты. В дальнем углу у каменных ступеней, ведущих к пляжу, на страже стоял горшок с красной геранью.
Рядом с геранью она узнала телескоп, который отец подарил ей на Рождество в прошлом году.
Отличный подарок, подумала она, посмотрев на ночное небо. Так много звезд. Дома, в городе, они никогда не были такими яркими.
Она подошла к дальней стене забора, облокотилась на нее и посмотрела вниз, на пляж.
Луна блестела на темном море и отражалась от белого песка.
— Не можешь уснуть, дитя мое? Оливия резко обернулась.
— Бабушка, я не хотела тебя будить.
— Я очень чутко сплю… — глаза ее бабушка сузились. — Ты что, ходишь босиком? Прежде чем Оливия успела объяснить, что забыла взять с собой домашнюю обувь, бабушка поспешила обратно в дом, бормоча что-то о скорпионах. Через минуту она вновь появилась с какими-то ярко-красными тапочками.
Они подходят всем, единый размер, а это значит, что они слишком велики для меня, — она бросила их на пол рядом с Оливией. — Твой брат Николас подарил их мне на Рождество. О чем он только думал? Женщина моего возраста в красных сапогах? Оливия улыбнулась, закинув одеяло на стену забора, а затем прислонилась к нему, чтобы натянуть домашние туфли в форме сапожек. Ее брат, вероятно, думал то же самое, что и все в семье. Хелен Сотирис никогда не соответствовала своему возрасту, если только это не приносило ей желаемого. Волосы у нее хоть и были седые, но все равно длинные и густые. Прямо сейчас они свисали длинной косой через плечо. Она все еще была активна, ее глаза оставались острыми, а разум — еще более острым.
