Двое здоровых мужиков стояли над ним…
– Ах ты подонок, ты чего делаешь, падла?! Айда в милицию его, Наиль!
– Подожди, что с девчонкой? – встревожено сказал тот, которого звали Наилем, и наклонился над тихо застонавшей Гузелью. Леха попытался было рвануть от них, он упал от ловко подставленной подножки. Попридержать хлипкое, неловкое тело Лехи парням не стоило труда. Подняв полуистерзанную девушку, они хотели было хорошенько избить насильника-малолетку, но потом решили все же сдать его в милицию.
– Ну дяденьки, пустите, я не буду! По пьяни я, я не буду больше, пустите! – ныл Леха, размазывая слюни и сопли, пока они тащили его в отделение. Позади, пошатываясь, брела Гузель и тихо всхлипывала. Ей казалось, что она уже ничего не помнит – ни своего имени, ни адреса, ни даже лица поддонка, который изнасиловал ее…
Потом был суд. Семнадцатилетний подсудимый Леха Суклетин каялся и плакал. Плакала и худенькая женщина в поношенном пальто, с таким же поношенным, измученным лицом – его мать. То ли подействовали слезы, то ли судей сразила зеленая молодость преступника, но Суклетин получил гораздо более мягкое наказание из предусмотренных законом. Ему дали всего два года лишения свободы.
Леха чувствовал громадное облегчение. Во время следствия, охваченный страхом, он представлял картину собственного расстрела, ему было страшно жалко себя, он плакал и злился, скрежетал зубами от ненависти ко всем – к тем мужикам, к милиционерам и следователю, к свидетелям и матери, но более всего он ненавидел Гузель, из-за которой произошла вся эта чертовщина. Ненавидел и столь же неистово вожделел; заезженная пленка одних и тех же воспоминаний выворачивала его наизнанку: ее белые ноги, ее живот, ее покорная податливость, ее… Проклятье, с унынием думал он, вот загремит он сейчас, вместо того, чтобы трахать этих баб, одну за другой. И даже засыпая, он видел во сне Гузель, то ее ноги, то много других голых женщин, и в самых заманчивых позах. Он видел и мужиков, тех проклятых спортсменов, которых, пусть и во сне, он унизил на славу, трахнув и их с превеликим удовольствием.
Крокодиловы слезы помогли. Народный суд назначил ему за совершенное им преступление наказание ниже низшего предела, предусмотренного законом, в виде двух лет лишения свободы. После провозглашения приговора судья спросил у Суклетина, все ли ему понятно. Довольный вынесенным приговором Алексей, улыбаясь, кивнул головой. При этом судья заметил одну странность в его манерах: когда парень улыбался, глаза его не улыбались – явный признак злого нрава. Да, перед судьей стоял жесткий, коварный, крайне двуличный и испорченный юноша, который с малых лет не гнушался воровством, баловался спиртными напитками и табаком.
