– И все же как его звали?
– Зяма называл фамилию. К сожалению, точно не помню. Кажется, Припасенко. Но ведь можно обратиться к этой даме, чтобы удостовериться: она знала все окружение Бузыкина, и у нее точно есть все данные. Да и вам это с руки: ведомство-то у вас одно.
– Ведомство одно, люди разные, – задумчиво ответил Лукин. – Но поживем-увидим. А что, с твоим Зямой не переговорить?
– К сожалению, нет.
– А что так? Найти человека – не проблема: был бы жив.
– В том-то и дело, что умер. Все зэки были уверены, что не без ее помощи. Ну, да это вам уже неинтересно.
– Нет-нет, ты расскажи. Кое-что меня уже заинтересовало. Итак, есть мнение, что она приложила руку к его смерти?
– Вечером того инспекционного дня он прибежал ко мне в барак и вызвал на улицу: дескать, без лишних ушей поговорить надо. Я его таким смурным, даже обреченным никогда не видел. Ну, и спрашиваю, конечно, что с ним такое. А он мне: – Чую, в последний раз мы с тобой видимся, Сеня. Много раз я смерть обманывал, на этот раз не удастся. Колючка мешает, уж больно она высокая. – И дает мне какой-то конверт. – Я хочу тебя кое о чем попросить. Сохрани это письмо до лучших времен. Оно к моему единственному близкому человеку, и я могу доверить его только тебе, потому что мужик ты верующий, под Богом ходишь, и таки передашь по назначению, а не выбросишь тут же. Если я вдруг исчезну, пошлешь по адресу, который там, внутри. Ну, не с почтой, понятно, а когда освободишься; тебе ведь лямку тянуть всего ничего осталось. Вложишь в другой конверт и отправишь заказным. А вот это деньги для тебя, – показывает другой сверток, и поскольку я заартачился, силой засунул их мне в карман фуфайки: – Бери, бери, пригодятся на первое время, как на волю выйдешь. Это не краденые, а заработанные здесь горбом: те бы я тебе не предложил. А теперь к делу: ты эту даму в комиссии сегодня видел?
– Видел, – отвечаю, – и что?
– А помнишь, что я о Бузыкине рассказывал?
– Еще бы не помнить! Все помню, конечно.
– Все, да не все. В смысле, не все я тебе рассказал. Так вот, это его бывшая жена, Алина, которая якобы сгорела в аварии. Никакая она не Маргарита Котик: у нее и до этого были имена, и я их знавал, но от этого мне не легче. Главное – она меня увидела. А может, и специально приехала, чтобы увидеть и удостовериться, что это я. В общем, бегал я от одних, а попался другим. Получается, развела она тогда Бузыкина, как последнего фрайера. А заодно и Шклабаду, и в какой-то мере меня. И если, попав в руки полковника, я еще мог на что-то рассчитывать, то здесь мне полная труба. У тех, кто работает на Френкеля, нет места ни сантиментам, ни милосердию. Да мне и как-то не приходится сомневаться, что эта девка, будь она Алина, Марго или Тереза, постарается убрать старого еврея как можно скорее. Потому что у него есть один недостаток: очень много может о ней рассказать. Ведь я был ее наставником, когда она только начинала наводчицей у Мишки Япончика. Миша к тому времени с Натаном уже в паре работал. Хорошие были времена, приятно вспомнить. Но потом они иpменились: Мишу красные прихлопнули, а Френкеля тяжело ранили. Получилось так, что мы с ней, да и не только мы, не помогли ему: кому охота помогать без пяти минут покойнику, когда за одну эту связь можно было составить ему компанию на тот свет?! А он взял да и выжил. И пообещал нам, что, поскольку, мол, вы не протянули руку помощи, таки протянете ноги. Кто тогда мог знать, что он снова пойдет в гору? Да еще в та-акую гору! Теперь, похоже, Натанчик простил ее, раз отмазал от неминуемой вышки. Меня он не простит – я не баба. Это к ним он всегда питал cлабость. Поэтому у меня один выход, Сеня: идти сейчас же к «куму» и просить о встрече с ней. Хочу убедить ее, что того Шлеймовича, каким я был, давно нет. Что я – ноль против нее. Понимаю, чем это чревато, вот и решил попрощаться с тобой. Я пытался его отговорить, что, может быть, она даже не заметила его. Мало ли что: не подошла ведь.
