Но, к их удивлению, он вернулся через два дня. Дуня, придя с работы, застала его стоящим на коленях у койки с Ксенией. Когда же он поднял глаза, увидела в них столько тоскующей печали и неизъяснимой нежности, что невольно с жалостью прильнула к нему и стала гладить по голове, как маленького ребенка.
– Знаешь, если бы я не повез хоронить ее, то хоронила бы ты меня, – тихо промолвил он, не вставая с колен. – В тот день, Дуня, перестреляли всех моих друзей, а я должен был быть среди них. В засаду они попали. Выходит, она меня не только из духовного болота вытащила; она мне и земную жизнь спасла. Еще и поэтому, как я уже тебе сказал, буду ухаживать за ней. Пока не выживет, буду. А она-таки выживет, раз Бог дал мне такое знамение. И пусть это продлится до самой моей смерти – от слова своего не отступлюсь.
– Ну-ну, что ты о смерти-то заладил? – с укором шепнула Дуня и помогла ему подняться: – Ты лучше подумай, как ты собираешься ухаживать за ней, когда служба у тебя такая?
– Нет больше службы, – качнул он головой. – Комиссовали меня, Дуняша. И тут и радость, и беда. Радость, что буду теперь с тобой и Ксенией. А беда в том, что недолго протяну. Сам доктор меня по знакомству просветил. Я его когда-то от пули уберег, вот он мне и признался, чтобы я не шибко на жизнь-то замахивался. А то, мол, вздумаешь вдруг жениться да еще и дите родить. А зачем ребенку заведомой сиротой на свет являться да горе лаптем хлебать? В общем, спасибо ему за откровенность. Прав он. Поэтому у меня к тебе просьба.
– Какая, Гуря, говори. Сделаю все, что скажешь. Сам знаешь.
– Знаю, сестренка. Оттого и спокоен. Хочу, чтобы ты за ней продолжала ухаживать и после меня. Когда- то она все одно выздоровеет. Не может Бог сначала спасти, а потом в беде оставить.
– Не может, – эхом откликнулась Дуняша. – Как хорошо ты о Боге стал говорить, братец. Раньше я от тебя такого не слышала. Может быть, нам батюшку позвать, а? Чтобы помолился над ней?
– Нет, пока не надо. Боязно это. Вот как увижу, что никто ее больше не хватится, тогда и позовем. А пока сами будем и ухаживать, и молиться, как можем.
Но своими силами выходить Ксению оказалось невозможно: в сознание она не приходила, соответственно ничего не ела и угасала на глазах. Под утро третьего дня отчаявшийся Гурьян вдруг вспомнил об их с Бузыкиным посещении немецкой слободы. Там среди собравшихся верующих (вернее сказать, согнанных по их приказу) был и один мужчина в белом халате.
