И именно это сделал Конрад. К несчастью, когда он начал эти попытки, он все еще был женат на мне.
— Господи, Амелия, ты засыпаешь на ногах? — спросил Микки, и я снова напряглась и сосредоточилась на нем.
— Извини, — сказала я. — Мне очень жаль. У меня на уме миллион вещей.
Прежде чем Микки успел ответить, из кухни раздался крик:
— Я не знаю, что выбрать!
Мы оба повернулись в ту сторону и увидели Киллиана, стоящего среди кексов и пакетов с печеньем, выглядевшего так, словно его только что впустили на шоколадную фабрику Вилли Вонки, но не дали делать из себя обжору.
— Бери все, что хочешь, Киллиан, — крикнула я.
От этого предложения глаза Киллиана так расширились, что я чуть не расхохоталась.
— Миз… э-э… эй! — окликнула меня Эшлинг. — Хотите, чтобы я закончила обмазывать их глазурью? — она указала на кексы.
— Она хороша в этой фигне, — пробормотал Микки, его голос звучал еще дальше, и я повернулась, затем вздернула подбородок, увидев его, сидящего на корточках возле своей коробки. Он откинул голову назад, чтобы поймать мой взгляд. — Пусть она это сделает.
— Я… — я посмотрела на Эшлинг и предложила: — Как насчет того, чтобы сделать это вместе?
Она просияла.
Мне ничего не оставалось, кроме как направиться в ту сторону.
Киллиан засовывал кекс себе в рот, ловко разворачивая обертку губами.
Я никогда не видела, чтобы кто-то так делал, поэтому заметила с улыбкой, направляясь на кухню:
— У тебя особый талант, малыш.
— Афсоютно, — сказал он с набитым ртом и продолжал: — Прагтика.
Моя улыбка стала шире.
— Зад сюда, парень, помоги своему отцу выгрузить это барахло и пометить его, — приказал Микки.
Киллиан пронесся мимо меня к отцу.
В этот момент печь издала сигнал.
— Займись этим, дорогая, — сказала я Эшлинг, направляясь на кухню. — Я выну последнюю партию.
Эшлинг кивнула и взяла из миски ложку.
Когда я вытащила поднос из духовки, Микки спросил:
— Детка? Этикетки?
То необычное, что исходило от Микки неприятным ощущением скользнуло вниз по моей спине.
Конрад называл меня «детка». Конрад называл меня всеми ласковыми словами, какие только мог придумать.
Позже я узнала, что ни одно из них не было особенным, так как слышала, как он называл Мартину примерно так же.
И я знала, что то, как небрежно Микки сказал это слово, было то же самое, но хуже.
Любая женщина была для него «детка». Или «дорогая».
Дело было не только во мне.
Это не было чем-то особенным.
Я никогда не была особенной.
Я просто была.
Вместе со всем остальным я отбросила это в сторону, поставила противень на стол охлаждаться и посмотрела в его сторону, отвечая:
