— Здесь.
— Сходи за ними, сынок, — сказал он Киллиану.
Киллиан метнулась в мою сторону.
Я достала из ящика этикетки и фломастеры и отдала их мальчику Микки.
Он помчался обратно к отцу. Таким образом, началась большая активность, которая включала Микки и Киллиана, вытаскивающих вещи из своей коробки, помечающих их и зовущих меня, чтобы спросить, куда их положить, а также Эшлинг и меня, покрывающих и украшающих кексы, пока мы убирали кухню.
Как бы я ни устала, как бы ни боролась со своим влечением к Микки, я не могла не признать, что мне было приятно иметь компанию. Чувствовать активность вокруг себя. Слышать рокот голосов. Обмениваться словами или передвигаясь, получать или награждать улыбкой.
У меня давно такого не было. Не постоянно в течение трех лет и даже не часто в течение последних десяти месяцев.
Мне понравилось.
И у Микки были хорошие дети, хотя в этом не было ничего удивительного.
Мы закончили в мгновение ока, а когда закончили, я обнаружила, что хотела бы, чтобы это было не так.
Потому что в ту секунду, когда мы закончили, Микки сказал:
— Пора выбираться от миз Хэтуэй.
На что Киллиан тут же ответил:
— Можно мне пакетик печенья с «Reese’s», прежде чем мы уйдем?
Микки улыбнулся сыну.
— Ты стоишь мне целое состояние в плане еды, малыш.
Киллиан улыбнулся в ответ, не раскаиваясь, возможно, потому, что знал, что это так, но он также знал, что его отцу все равно.
— Просто к слову, — вмешалась я и увидела две пары голубых глаз, — для соседей лакомства бесплатны.
— Это не я собираю деньги на Лигу, а ты, — сказал мне Микки, направляясь в мою сторону, его сын рядом делал то же самое.
Он дошел до противоположной стороны стола, и, вытаскивая бумажник, посмотрел на этикетки с ценами на угощения, которые я уже наклеила.
— Правда, Микки, — сказал я. — Эшлинг помогла мне с глазурью и привести все в порядок. Лакомства — это расплата.
Он посмотрел на меня.
— Правда, Амелия, Килл в этой Лиге, так что мы вносим свой вклад.
Когда он смотрел на меня теплым и дружелюбным взглядом, мне ничего не оставалось, как согласиться, и я кивнула.
Он бросил мне на стойку пятидолларовую купюру и объявил:
— Джуниор говорит, что все начинается в семь. Мы будем без четверти.
Мои внутренности сжались в страхе от этого предложения, но прежде, чем я смогла собраться с мыслями и вежливо отказаться, Киллиан в ужасе воскликнул:
— Утром? — его лицо также отражало этот ужас, когда он закончил, страх сочился из каждого слога. — В субботу?
