– Что случилось? Кристин, ты меня слышишь?! – по побледневшему лицу англичанки стекали капли пота, а взгляд приковался к одной неподвижной, далекой точке. Увиденные картины жестоким веером крутились перед глазами, потом опускались ниже и стискивали душу в железные оковы.
– Я знаю, где находится пергамент, – срывающимся голосом поведала Мария: – Но ты даже представить себе не можешь, что случится, если мы отыщем его.
– Это наша обязанность, мы должны так поступить.
– Я видела моменты после разрушения проклятия: Мундибрун устроил настоящую резню, детей пронзали ножами на глазах у кричащих матерей, девушек насиловали и оставляли умирать в следах собственных пролитых жизней, стариков избивали до смерти. И знаешь, что самое страшное? Все это произошло за несколько секунд, крошечных, совсем незначительных, но ставших истинным концом света. Сегодняшний мир – ад, да, я согласна с этим, ужасный кошмар, но так продолжается уже два века, и если мы попытаемся что-то изменить, станет только хуже.
– Увы, но тебе придется так поступить. Маркеллин мертв и убил его Мундибрун.
Она стояла, просто стояла, опустив руки и до крови закусив побелевшие губы… Просто стояла… Невыносимо чувствовать, как твое сердце сжимается в тисках савана печали и понимать, что ты ничего уже не сможешь сделать. Боль – не самое страшное наказание, самое страшное – знать, что частички твоей души, твоей сущности больше нет на Земле.
– Что? – услышала девушка чей-то едва различимый вопрос и поняла, что это был ее собственный голос: – Маркеллин…мертв? – два совершенно не подходящих слова, они, подобно искусным змеям, обвились вокруг шеи и сделали свое роковое последнее движение.
Кристин упала, просто упала на пол, ощутив, как тело стало ненужной оболочкой. Она не верила. А разве в это можно поверить? Поверить, что ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ УМЕР?
– Ты врешь… Это ложь… Так не может быть… Да?…
– Мне жаль, но все мои сказанные тебе слова – чистая правда. Кроме одной фразы, той, что произнес Эйнджел: «…Ради спасения Маркеллина», поскольку мертвеца нельзя спасти, можно только мстить за него, чем ты, я надеюсь, и займешься, – Мария медленно поднесла пальцы к щекам, пытаясь вытереть слезы, но оказалось, что они находятся у нее в сердце, а глаза сухие. Девушка поднялась и приблизилась к Патси. Несколько мгновений они просто смотрели друг другу в очи, но потом что-то произошло. В душе, в разуме, в прекрасных воспоминаниях… Ненависть, потоки ненависти, она, словно цунами, набирала все больший и больший оборот и, наконец, выплеснулась наружу. Кристин не поняла, как в ее руке оказался острый кинжал, и, крепко сжав рукоять, вонзила клинок в грудь подлеца. Ничего особенного, по крайней мере, для нее. Оттолкнув обмякшее тело Пеитона, англичанка подбежала к окну и выпрыгнула. Но меджампирской силы ведь нет и погибнуть от переломов и сверхсильного удара – проще простого, но Мария об этом не думала. Приземлиться удалось не слишком мягко, хотя, что эта боль значит с той, что бушует внутри? Подождите, эти комнаты ведь находились под землей, а сейчас на высоте в три этажа? Кристин отмахнулась и побежала: сейчас ничего не важно, ни этот мелкий, моросящий дождь, ни ледяной ветер, ни ветви, что летели прямо под ноги. Девушка с отчаянной силой мчалась в дом Мундибруна, чтобы завершить два дела: убить его и умереть самой. Смысл жить? Его не было.
