Просеивает золото. Или какое-то сокровище. Может быть, даже просто сверкающие камни. В старых сказках говорилось, что тролли любят все блестящее. Мэтту было все равно, что он делает, он был слишком занят, глядя на эту руку. Сам тролль не был настоящим великаном… пригнувшись, он был не выше его. Эта рука, однако, была огромной. Больше головы. С когтями длиной со стейк-нож и, вероятно, такими же острыми.
Тролль раскрыл свою массивную ладонь и ткнул в камни на ладони. Его ворчание стало громче, когда он не нашел ничего интересного.
— А что, если мы не сможем с ним разговаривать? — прошептала Лори, подходя к нему сзади.
Мэтт посмотрел на нее.
— Это не похоже на настоящий голос, — сказала она. — Он просто издает звуки. Если мы не можем поговорить с ним, как мы собираемся узнать…
Голова тролля качнулась в их сторону, и Лори остановилась. Пока тролль всматривался в темноту, Мэтт впервые по-настоящему разглядел эту штуку. У него была серая, бесформенная, лысая голова с запавшими глазами-бусинками и носом, свисающим над безгубым ртом. Нос дернулся, словно тролль принюхивался к воздуху. Затем рот открылся, обнажив ряды неровных зубов.
Тролль поднялся во весь рост. Теперь он возвышался над Мэттом. По меньшей мере, восемь футов в высоту и вдвое меньше в ширину, он стоял на корточках, свесив длинные руки и царапая когтями землю. Он продолжал смотреть в их сторону, но просто стоял, качая головой и раздувая ноздри. А потом он бросился в атаку.
Не было никакого предупреждения. В одну секунду он стоял там, а в следующую несся к ним так быстро и так тихо, что на секунду Мэтту показалось, что он что-то видит. Потом Лори схватила его за руку, и Фин закричал:
— Беги!
Мэтт выскочил из-за пня, вырвался из рук Лори и побежал прямо на тролля. Выбора не было. Он приближался слишком быстро, чтобы они могли убежать. И Мэтт с криком побежал к нему.
Тролль резко остановился. Его глаза-бусинки широко раскрылись, а каменная челюсть отвисла.
Мэтт продолжал бежать. Когда он это делал, его страхи и тревоги, казалось, остались позади. Это была та часть, которую он понимал, часть, которую он всегда понимал. Именно тогда он действительно чувствовал себя сыном Тора.
Вот почему он любил бокс и борьбу. Когда он выходил на ринг, то не чувствовал себя неудачником, лузером. Его семья никогда не была там, наблюдая и ожидая, что он совершит ошибку. Им было все равно. Победа или поражение, им было все равно, и если это причиняло боль, это также было приятно странным образом. Это было похоже на свободу.
