— Верно! — вдруг вскрикнул инспектор Исокава. — Я тоже об этом думал — я видел фото такого типа. Как раз такие у водителей на удостоверениях.
— Именно. Точно, — восхищённо подтвердил Киндаити-сан, скребя в своём вороньем гнезде. — А зная это, легко объяснить ужасный шрам на лице того мужчины и потерю двух пальцев. Я, кстати, уже установил, кто это был. Его звали Кёкити Симидзу. Он родился в Сицуки-гуне и мальчиком переехал в Токио. Потом стал работать таксистом. Недавно его машина пострадала в серьёзной аварии, так он и получил эти раны. Очевидно, он не мог больше работать водителем и, решив отдохнуть и оправиться до конца, написал своей тёте, жившей в деревне Х., прося разрешения пожить у неё. Она ответила согласием и с тех пор ничего больше о нём не слышала. Полагая, что он уже выехал, она ждала, что он не сегодня завтра появится. Это я узнал от сержанта Кимуры, когда послал его обойти дома в Х. Согласно тёте, Кёкити Симидзу раньше никогда не бывал в этой части страны. И, когда сержант Кимура показал ей это фото, она сказала, что не видела его с тех пор, как он был маленький, так что не уверена, он ли это. Но потом добавила, что человек на фото выглядит в точности как её брат — отец Кёкити, так что, может быть, это всё-таки он. Итак, трёхпалым человеком был Кёкити Симидзу, профессиональный таксист, по пути к тёте в деревню Х. встретивший свой плачевный конец на скале за этим домом.
— А затем его смерть использовал мой брат.
Рюдзи-сан выглядел опечаленным, но инспектор его проигнорировал.
— А что с сожжёнными листками из дневника? Их вы как объясняете?
— Ещё одна проделка Сабуро, — со смешком ответил Киндаити-сан. — Многие годы до последнего дня Кэндзо скрупулёзно запмывал всё, что делал. Среди всего этого должно было найтись что-то подходящее. Сабуро вытащил фрагменты в разных местах и сделал, так сказать, монтаж. Вот схема сюжета. Посмоторите.
Киндаити-сан извлёк пять фрагментов обгорелой бумаги, спрятанных между листками его собственной записной книжки.
— Начнём с фрагмента, помеченного первым номером: «…по дороге на пляж прошёл там, где всегда. Офую-сан опять играла на кото. В последнее время кото навевает мне меланхолию…» А теперь третий номер: «…похороны Офую-сан. Мучительный, скорбный день. На острове опять моросит. Похороны были…» Продолжим пятым номером: «…прежде чем уехать с острова, я ещё раз сходил на могилу Офую-сан. Положил диких хризантем и, молясь, как будто услышал кото. Я тут же…» Судя по состоянию пера и цвету чернил, а также упоминанию какой-то женщины, Офую-сан, очевидно, что все три отрывка написаны одновременно. А вот номер два: «…думаю, вызову его на дуэль. Невыносимая ярость. Когда я думаю, как одиноко она умирала, мне хочется оторвать ему руки и ноги. Он мой смертельный враг, я ненавижу его, ненавижу, ненав…», как и номер четыре: «…собака, скотина. Презираю его и буду презирать до конца моей жизни…», написаны другим пером и иным оттенком чернил. Полагаю, первый, третий и пятый отрывки Кэндзо написал во время путешествия, причём не перьевой ручкой. Второй и четвёртый — в совсем другое время. Судя по перу и другим деталям, могу сделать вывод, что они написаны раньше трёх остальных. Быть может, в годы работы Кэндзо в университете. Рюдзи-сан, вы можете что-нибудь припомнить из того времени?
