Убирайся отсюда. Лети домой. Скорей.
Мой разум заметался, он вытягивался, растекался внутри разума корабля — такого чужеродного и такого покорного — я искал способ привести флагман в движение. Все новые и новые глубины открывались мне — я обрел возможность зажигать солнца и проливать дожди над пустыми хрустальными городами; я послал приказ — и вспыхнул свет, и бессмысленно завертелись решетчатые башни кранов в грузовых отсеках; и белый металлический гигант, карауливший у шахты лифта на одном из нижних ярусов, вскочил на ноги, ожидая моих распоряжений. Корабль мелко задрожал, качнулся — раз, другой, третий… кажется, я закричал — ощущение собственного мозга, расплывшегося на тысячи километров в пространстве было мучительно прекрасным и жутким. В следующий миг все померкло.
Я снова сидел у экрана, глядя на мертвые корабли.
У меня не вышло. Не только потому, что корабль был слишком велик для меня: его нутро было выжжено и разбито. Теперь я понял, что за пламя бушевало в нижних и центральных отсеках: врагу, кем бы он ни был, удалось не только уничтожить весь экипаж, но и вывести из строя большую часть механизмов.
Что ж, сказал я себе, сжимая жезл едва заметно дрожащей рукой, по крайней мере, я видел все это. Единственный из людей, я был здесь, в самом центре чужой цивилизации.
Где-то далеко впереди, на полпути к пылающей Кассандре, остались Камей и Кулхус — планеты-близнецы, смертельно ненавидящие друг друга. Взгляд мой скользнул во мрак за экраном и вдруг я четко, словно с орбиты, увидел родной Камей. Корабль, уловив мое желание, выполнил его! Я вскрикнул — Камей выглядел в точности так, как и вечность назад, когда я пролетал над ним в своей страшной капсуле. Но картина менялась на глазах — взгляд уже плыл над Кулхусом, и я почувствовал, как ярость заклокотала в горле. Ненависть ослепила и оглушила меня, и я не сразу услышал обращенный ко мне голос.
«Уничтожить? Уничтожить?»
Корабль понял мои эмоции и незамедлительно, даже с какой-то радостью предложил стереть Кулхус с лица галактики. «Ты можешь это сделать?» — обратился к нему я, словно к живому существу. «О да, о да, — ответил призрачный голос в сознании, — я с удовольствием уничтожу эту планету. Начнем же скорей!»
Не знаю, что остановило меня. Не жалость же к кулхусцам, обрекшим меня на мучительную смерть? Или все-таки жалость? Я представил, что было бы, если б после казни изображение с камеры из моей капсулы транслировали по телевидению Кулхуса. У меня даже сомнения нет — ликовала бы вся планета, не исключая маленьких детей. Так сильна наша взаимная ненависть. Я уже видел, как голубой шарик разваливается на части от первого же удара. Как кипят океаны, низвергаясь в открывшиеся пропасти, заполненные кипящей лавой, как в одно мгновение исчезают их серые однообразные города, как в секунду успевают исказиться страхом лица моих палачей, всех этих помешанных на войне бездельников с ядом в сердце и пустотой в душе. Будь они на моем месте — не колебались бы и секунды. Почему же я сказал «стоп»?!
