Страшная догадка мелькнула в мозгу; я с нервным смехом погнал её прочь — ибо она была так ужасна, что разум отказывался принимать её — но другого объяснения просто не было. Я припомнил все слухи о жестокостях кулхусцев в годы последней войны между нашими планетами: рассказывали, что немногочисленных пленных они укладывали в бронзовые капсулы с прозрачным верхом, заряжали ими орбитальную пушку Бертье и выстреливали в сторону Камея. Мне приходилось видеть снимки этой пушки — многометрового стального чудовища с десятком мощных двигателей (с их помощью гасили отдачу при выстреле). Пушку собирали прямо на орбите четыре года, отбиваясь от атак наших истребителей. Предполагалось, что обстреливать Камей гигантскими снарядами ужасающей разрушительной силы дешевле и эффективнее, чем посылать на смерть одну за другой эскадрильи планетолетов, но когда орудие было введено в бой, выяснилось, что едва ли половина снарядов попадает в цель (неудивительно, учитывая, что расстояние между планетами в разное время года колеблется от 55 до 102 миллионов километров). Более того, ни один из разорвавшихся на Камее снарядов не причинил хоть какого-нибудь ощутимого ущерба — на моей планете за тысячу лет колонизации сформировалось всего несколько больших городов, и уж выцелить точно в них было выше скромных способностей кулхусских артиллеристов. Говорят, конструктор пушки инженер Бертье застрелился, узнав об этом.
Тем не менее, кулхусцы нашли другое, более изощренное применение его творению.
Я гнал прочь мысли о пушке Бертье, я говорил себе, что за десятилетия мира между Кулхусом и Камеем она должна была пострадать от метеоритов и прийти в негодность, что наши давние враги стали гуманнее — и почти верил в это, разум цеплялся за опровергающие очевидное доводы, как утопающий хватается за соломинку. Я тешил себя безумными надеждами: быть может, это какая-то странная тюремная камера под звездным небом, какой-то чудовищный вид психологической пытки. В конце концов, это все могло быть всего-навсего невероятно правдоподобным сном! Зачем потребовалось после оглашения приговора вводить мне снотворное, спрашивал я? Загнанный в угол рассудок предположил, что таким образом мои палачи предохранили меня от ослепления в момент выстрела пушки, но сознание отказывалось принять такой ответ. Внезапно я заметил разгорающееся бледное сияние внизу. Оно нарастало, заставляя мириады звезд меркнуть, растворяться в вечной ночи.
