У самой границы тьмы один из кораблей, матово-белый флагман с целой сотней сияющих голубым иллюминаторов, медленно поплыл вниз, накрывая мою капсулу сверху, словно гигантский пресс. Внезапно я ощутил легкое покалывание в кончиках пальцев и мочках ушей, одновременно ребристое темно-серое днище корабля перестало ускользать назад, на мгновение замерло и резко придвинулось, закрыв все пространство над головой. Флагман остановил мой полет с помощью какого-то поля!
Судорога свела плечо, но не взирая на это я продолжал отбивать SOS; мне казалось, если я остановлюсь, корабль немедленно улетит прочь. Мысль о том, что через минуту я буду освобожден, наполняла меня таким возбуждением и нетерпением, что я снова был близок к обмороку. Сейчас я думаю, знай что ждет меня там, возможно постарался бы пролететь мимо, не привлекая внимания.
Тонкий металлически сверкнувший язык отделился от корабля и с легким стуком обхватил капсулу. Вечной ночи вокруг больше не было. Меня поднимали на борт.
Рано или поздно любой человек выходит за некий психологический порог, позволяющий забыть о страхе. Это случается в экстремальных, смертельных ситуациях, в условиях длительного нервного перенапряжения — человек либо сходит с ума, либо привыкает. Между тем, страх — наш естественный союзник, он обостряет чувствительность, активизирует механизмы самозащиты, впрочем, порой его воздействие так сильно, что мы теряем волю и возможность мыслить.
Лежа лицом в пол в своей капсуле в грузовом отсеке инопланетного боевого корабля, я не испытывал страха. Реальность в последний месяц жизни стала настолько кошмарной, что все происходящее я начал воспринимать вне призмы эмоций, и страх мне чаще внушали собственные мысли и грезы. Ужас, как инструмент мобилизации защитных рефлексов, если можно так выразиться, атрофировался — именно потому, что я был беззащитен, как никогда. Позже страх вернется, выморозит ледяным дыханием сердце, но тогда я лежал и думал только о том, чтобы с меня поскорее сняли оковы.
Однако время шло, но никто не появлялся.
Мое ухо не улавливало ни приглушенных стеклянной оболочкой шагов, ни рокота машин — ни эха, ни отзвука; я не ощущал ни малейшей вибрации пола. В помещении царил влажный полумрак погреба, лишь откуда-то сверху пробивался неяркий луч искусственного голубоватого света; я видел только очень неровную, покрытую какими-то канавками поверхность пола. Прямо перед лицом расположилась лужица воды, на ее поверхности то и дело возникали круги от падающих капель. Я провел сухим языком по спекшимся губам.
