Стражам сразу стало не до смеха.
— Сдаётся мне, Агни, что этот сопляк не говорит правды, — сказал любитель ковырять в ушах.
— Сдаётся мне, Трюггви, надобно спустить его отсюда, — отозвался напарник. — Ну что, морячок, сам уйдёшь, или требуется помощь опытных людей?
Хёгни хотел было предложить им три марки серебра на двоих, но подумал, что, развязав кошель, останется вообще без денег. И получить бы ему по зубам, но тут открылись ворота, и в проёме возникла молодая женщина. Взгляд у неё был спокойный и властный, а из-под головного убора выбивалась кудрявая прядь.
— Что тут за шум? — с едва заметной улыбкой спросила монахиня.
Стражи поклонились:
— Ничего такого, матушка Аннэ-Марика. Вот этот… гм… юноша… словом, у него какое-то поручение из замка. Вроде бы послание для… для сестры Хельги.
— Как любопытно, — проворковала матушка Аннэ-Марика. — Можешь передать послание мне.
— Не могу, Тордис Кудряшка, — не сдержался Хёгни. Глаза его сверкали, а пальцы крепко сжимали посох. Та, что раньше расчёсывала прекрасные локоны королевны, а теперь стала «матушкой» для «сестры Хельги», выдержала горящий гневом взгляд. Улыбнулась прохладно:
— У нас мужчинам не место, сам понимаешь, так что придётся тебе подождать в часовне. Ты ведь не боишься распятий и колоколов, как подземные жители?
У Хёгни много чего вертелось на языке, но сказал он лишь одно слово:
— Благодарю.
— Не за что, — снисходительно проронила Аннэ-Марика.
Часовню выстроили на скале. Оттуда было видно горы и море окрест. Солнце расцвечивало зал всеми цветами радуги сквозь витражи. Стёкла были в хороших свинцовых окладах, наверняка из мастерских сольфов. Оттуда же и свинец. Молельная вообще была превосходно отделана: иконы в золочёных рамках, изукрашенный самоцветами алтарь, золотая фигура Йона Распятого, прочая роскошная утварь. «Вот на что пошёл мунд жениха-язычника за невесту-язычницу, отданный в храме старых богов», — с усмешкой подумал Хёгни.
Но все слова и мысли испарились, когда наконец открылась дверь и в часовню вошла та, которая снилась маленькому Хёгни. Та, которая сводила с ума юношей по всему Северу. Та, что похитила сердце Альвара дверга. Та, что звалась некогда Хельгой Красавицей.
«Сестра Хельга».
Высокая монахиня с лицом, белым, как мел, но не как млеко — и даже не как снег.
Высокая монахиня, чьи легендарные золотые локоны давно отрезаны и сожжены.
Высокая монахиня в одеждах чёрных, словно сажа погребального костра.
Хёгни поднялся со скамьи, стараясь унять дрожь на устах и в сердце. Тщетно.
