— Да на корень еловый мне твой юнгман. Со своими раздолбаями губастыми сладу нет.
— А корабельная обезьянка?[41] — не сдавался Альвар.
— Погоди, дай гляну на твою обезьянку! Дорогу, крабья сиська!
Стернман сошёл на берег, стуча по сходне деревянной ногой. Правую руку заложил за ворот куртки. Длинные всклокоченные волосы и борода странного серого цвета вкупе с дымящейся трубкой в зубах превращали его в ходячий гейзер. Маленькие глаза смотрели с холодным прищуром, а длинный нос напоминал сосульку.
— Ты, почтеннейший, кто таков будешь? — осведомился бородач.
— Альвар сын Свалльвинда, — нехотя сказал этелинг.
Корабельщик подозрительно окинул взглядом его и Хёгни:
— Тот самый, не так ли? А это, надобно понимать, твой… сын? Умскиптинг?
У Хёгни дёрнулось лицо, но он смолчал. А кормчий продолжал:
— Да какой из него, ведьме в задницу, юнгман? Он же выше меня! Что мне с ним делать?
— Обучи меня морскому делу, — не выдержал Хёгни, — я быстро учусь и выполняю приказы!
Кормчий смерил его взглядом:
— Обезьянка умеет говорить, эка невидаль. А ну, видишь «воронье гнездо»? Лезь.
— Однако же!.. — начал было Альвар, но Хёгни только кивнул и побежал на корабль…
…и, видимо, немало удивил старого моряка, белкой взлетев по канату на место вперёдсмотрящего. Во всякому случае, тот так присвистнул, что на и мачте было слышно.
— Считай, ты принят, юнга, — кормчий протянул руку. Хёгни на миг оцепенел от испуга, ибо пожать пришлось не тёплую человечью ладонь, а здоровенную крабовую клешню, заменявшую стернману десницу. Юноша нахмурился, но почтительно произнёс:
— Меня зовут Хёгни Лемминг, сын Альвара. Рад поступить к вам на борт.
— А меня зовут Хеннинг Вихман, — представился моряк, — я из рода клабатеров, и потому весьма требователен к своим людям. И за неповиновение вот этой самой клешнёй отхвачу любому из этой своры яйца вместе с концом.
— Верно, поэтому у вас на борту нет женщин, — не растерялся Хёгни.
Вихман ободрительно хохотнул.
Скипера Фарина они нашли в корчме «Весёлый мертвец». Он делал вид, что набирает ватагу, а на самом деле приставал к хозяйке, сочной вдовушке Брюнхильд, и не то чтобы вовсе безуспешно. То был нестарый ещё рыжий дядька, весёлый и щеголеватый. Вихман доложил, что судно почти загрузили, трюм сухой, вёсла на месте, паруса и реи в порядке, так что, мол, хоть сейчас можно сниматься с якоря. Фарин кивнул, ущипнул Брюнхильд пониже спины и сказал:
— Будь так добра, принеси ещё бочонок светлого да две… нет, три чарки, да какой-нибудь снеди: сегодня славный денёк, ибо тут ныне у нас тут будут пить этелинги!
