— Погоди-ка, отец, — вмешался Исвальд, — сдаётся мне, это неглупый замысел. Балин обгадится с перепугу, не посмеет ни чихнуть, ни пёрднуть, чтобы не вызвать твоего гнева. После того, как ты придёшь ему на помощь и накажешь предателя. Найдём же мы какого-нибудь предателя, верно? А старухе Краке — кол загоним в… э… глотку. Вот, мол, она своими речами навлекла на нас гнев богов и предков, которые наслали бурю с севера…
— Что в этом особенного? — спросил Альвар, глядя в глаза отцу сквозь клубы дыма. — Во время оно верды натравили на нас наших врагов, а теперь мы натравим на наших врагов самих вердов. А если их там перебьют, как в капкане, то поделом им.
Свалльвинд прищурился и долго смотрел на сыновей. И — старый седой воин — сдался:
— Ты не мальчик-зайчик, Альвар, ты хитрый песец. Это мне по нраву.
— А про Фьялара не переживай, отец мой, — добавил Исвальд, — доверь это матушке. Уж она-то пристроит кого-нибудь из родни за эту Гнипу. Но как представить Альвара в Сторборге?
— Предоставь это мне, — махнул рукой Свалльвинд, — за нашего младшего поручится фюрст Хельмут из Шлоссе и сам герцог Андарский, коли будет надобно. Есть у рода ван Шлоссе передо мной должок, пусть платят. Исвальд, садись и пиши…
— Спасибо, отец, — Альвар ступил обнять старика, но Свалльвинд отстранил сына:
— День хвали к вечеру…
…Вечером был пир. И весьма весел был Свалльвинд конунг, пил без меры и щедро швырял музыкантам деньги да золотые перстни, а псам — объедки.
Гости из Андарланда сидели в Сторборге долго, до месяца Эйнуд[24], пока не вскрылся лёд на Боргасфьорде. Альдо ван Брекке отбыл раньше, после праздника Торраблот[25]. И все при дворе Арнкеля конунга очень опечалились, а ещё больше удивились — как ты, мол, собираешься выйти в море, когда фьорд замёрз? Альдо ничего не отвечал, только улыбался и заверял всех, что ничего с ним не случится: есть, мол, у меня карманный божок, я его накормлю да напою, и он меня выведет хоть из Нибельхейма.
— Покажи нам своего божка, — приставала Хельга и все девушки, а юноша смеялся:
— Поцелуете, покажу. Это большое божество и часто тянет мне карман…
Не укрылись от Арнкеля конунга те шуточки да прибауточки, не укрылись и взгляды, которыми обменивались его дочь и заморский красавец, но Альдо держался почтительно, как подобает благородному человеку, да и невелика беда, когда у красивой девушки много поклонников. Есть из чего выбирать. А Хельга Красавица была весьма переборчива. Сказать по чести, Арнкель конунг отчаялся найти ей жениха. Всех она отвергала: этот глуп, а тот заумен, этот урод, а тот слащавый красотун, этот дикий и буйный, а тот несчастный трус, этот заносчив, а тот заика, этот речист, а тот молчалив, этот жирный, а тот — как жердь, этот трясёт мошной, а тот — голодранец, этот безродный, а тот хвастает предками… Ни от кого не стерпел бы конунг Западных Фьордов подобной строптивости, а дочери не смел слова поперёк сказать. Ибо Хельга Красавица — всё, что осталось от покойной супруги конунга, Хильды Белые Руки, на кургане которой раз в году сидел старый король и плакал, обнимая рунный камень на вершине. Давно уже сожгли бело тело королевы, давно развеяли пепел над фьордом, давно насыпали курган, а боль всё точила сердце, вгрызалась, будто волны в прибрежные скалы…
