Лемминг Белого Склона | страница 22



Потому нет удивления, что Арнкель конунг разбаловал дочь до невозможности. И, надобно сказать, все при дворе только и мечтали, чтобы королевна нашла себе мужа, да посуровей, который забрал бы её прочь, хоть на край света, и люди вздохнули бы с облегчением.

И потому нет удивления, что все так полюбили чужестранца Альдо.

Во время же праздника, когда могучий Сигвальд Сигвардсон, советник Арнкеля конунга и вдобавок местный годи, резал быка на алтаре Тэора и разделывал его тушу под задорную музыку, песнопения и возгласы восхищения, Хельга шепнула Альдо:

— Может, и поцелую.

— Приходи после пира на конюшню, — ответил тот.

И случилось так, что, пока в королевских палатах пили и гуляли, Альдо оседлал коня, посадил Хельгу вперёд себя и направился к берегу. Во тьме, сквозь метель. Она что-то спрашивала, он не отвечал. Только улыбался и касался губами её уха. В какой-то миг Хельга попыталась вырваться, но ничего у неё не получилось: дева угодила в железный капкан, руки, обнимавшие её тонкий стан, удерживали скакуна волн за удила-канаты, когда тот летел сквозь око бури. Хотела дочь конунга закричать, но вдруг прижалась к похитителю, нежно и доверчиво, не узнавая себя, не понимая, что это за незнакомое тепло в груди, что за сладкое, тягучее чувство внизу живота. Руки искали рук, уста искали уста. Ночь укрывала их густой шубой из мрака и снега, пока они ехали по льду фьорда в горы.

Там, в неприметной пещере, Альдо развёл жаркий огонь, расстелил на полу шкуры, завесил вход толстым шерстяным пологом и внёс Хельгу на руках:

— Здесь я живу, мой дом под землёй, мой двор под горой, и в нём я хозяин. Будешь хозяйкой?

— Ты безумец, Альдо ван Брекке, — ослепительно улыбнулась красавица.

— То не диво, — отвечал юноша, — коли ты свела меня с ума.

Потом они пили вино — то самое, старое красное форнское вино, но страсть их была ещё пьянее и слаще. Альдо читал ей любовные висы — скверные, но искренние, — и гладил её густые медовые волосы, а Хельга мурлыкала, как кошка. Они беседовали, смеялись и обнимались до глубокой ночи, и жарко пылало пламя сплетённых тел, испепеляя сердца и сплавляя их воедино, чтобы оставить любовников на рассвете без сил — остывать, как зола прогоревшего костра.

Наутро Альдо спросил:

— Ну что, Хельга Арнкельсдоттир, хорош ли божок?

Хельга — продрогшая, всклокоченная, напуганная приливом неведомых доселе чувств — лишь фыркнула. Тогда Альдо достал из походной сумки ожерелье-хальсбанд из тончайшей золотой проволоки, искусно переплетённой с голубыми самоцветами вкруг округлой червонозлатой пластины с крупным бларстайном