— Ты похожа на луну, — шептал Энрике, — такая же бледная и печальная, но она никогда не обожжет, как солнце, никогда не сделает больно.
Он срывал с нее одежду, жадно при этом целуя каждый сантиметр открывающейся кожи, он сыпал комплиментами и повторял все время, что она теперь принадлежит ему. И что он никуда ее не отпустит.
И она верила. Она хотела верить, хотя частью своего сознания понимала, что утром все может быть иначе. Утром Энрике может пожалеть о своих скоропалительных обещаниях.
Но он был так нежен и нетерпелив одновременно, с таким трепетом смотрел на Марианну, что сердце ее билось так быстро, словно вот-вот разорвется.
— Пообещай, что никогда не оставишь меня, — требовал он, опрокидывая ее на широкую кровать.
Атласное покрывало приятно холодило горячую кожу, а нависший темной тенью мужчина заставлял дрожать от предвкушения того, что должно случиться. И Марианна обещала все, что он требовал, и она сама сдирала с него одежду, которую он не успел снять. И вот уже сплелись тела, стали единым целым, и вот уже только ночь и луна, заглядывающая в окно, остались во всем мире. И не было ничего — даже проклятой, сводящей с ума ревности, от которой Марианне хотелось кричать.
Удерживая за запястья и раскинув ее руки в сторону, Энрике жадно рассматривал ее, то и дело склоняясь, чтобы поцеловать в губы или напрягшуюся от желания грудь, а Марианна выгибалась ему навстречу, словно хотела еще полнее слиться с этим мужчиной, она хотела его так, как никого и никогда.
Кто знал, что эта поездка подарит ей такую любовь? И не сгорит ли эта любовь с рассветом, не развеется ли по отрогам скал гордой древней Ронды, как исчезает утром туман? Было страшно, и в то же время весело. Странное безумие, дикая и бешеная жажда обладания…
Жарило солнце, распускаясь на синих небесах огромной желтой камелией. Ни облачка, ни ветерка. И хорошо, что ветра нет, иначе пыль будет нестись над ареной, мешая матадору и зрителям. Они восторженно кричали, совсем как болельщики на футболе. Это был опасный спорт, будоражащий кровь, но в то же время и грациозное искусство.
Марианна, замерев, сидела на трибуне и, не мигая, смотрела, как вышагивают по песку мужчины в красных костюмах, совершая почетный круг по арене — была годовщина смерти знаменитого Манолете, погибшего от удара быка, и это шествие стало традицией для матадоров.
Севильская маэстранса была прекрасна и привлекала поклонников корриды со всего мира. Девушка со своим спутником сидели на привилегированных местах — в тени, и отсюда можно было в полной мере насладиться захватывающим, но жутковатым действом. Стоило признать, что на солнце, где были более дешевые билеты, публика была более активна и весела. На всех трибунах слышались крики и улюлюканья. Публика заходилась от восторга, предвкушая щекочущую нервы игру со смертью.
