— Господин и госпожа Беловы.
Настя вздрогнула и испуганно взглянула сначала на жениха, потом на хозяйку дома. При мысли о том, что придется смотреть в глаза родителям Белова, девушку охватил страх. Мать Григория и так считала, что неугодная невеста околдовала ее сына, и девушка полагала, что обвинения вполне оправданны. Настя в который раз пожалела, что ночью поддалась соблазну.
Григорий тоже скривился, прекрасно понимая, что родители пожаловали не просто справиться о его здоровье.
— Гриша, вы же понимаете, что отказывать вашей матушке я не могу… — вежливо, но твердо произнесла Анна Михайловна.
— А я и не настаиваю, — отозвался тот.
— Проси, — почти благостно кивнула Бутурлина лакею, расправляя пышные кружева на платье.
Лакей поклонился и широко распахнул двери, впуская посетителей. Первым в комнату шагнул Петр Григорьевич. При виде сына бледного и без ставшего уже привычным мундира, Белов-старший нахмурился.
— Гришенька… — Евдокия Андреевна картинно всплеснула руками— Счастье то какое! Живой!
Она собиралась кинуться на шею Григорию, но под сердитым взглядом мужа замерла, торопливо достала кружевной платок и приложила к глазам.
— Я всю ночь на коленях простояла, о тебе Бога молила, — всхлипывая сообщила она, — Чтоб простил… на путь истинный наставил…
Петр Григорьевич тем временем обвел взглядом присутствующих, задержавшись на Насте, потом скривился при виде Левшина и запоздало холодно поклонился хозяйке дома:
— Госпожа Бутурлина, прошу прощение за столь неподобающий визит…
— Что вы, Петр Григорьевич, — отмахнулась Бутурлина, которую явно забавляло такое поведение, — Я все понимаю. Сын. Единственный.
— Именно, — голубые глаза зло сверкнули. — Правда, избалован бабами вне меры. Вон мать до чего довел!
В подтверждение слов мужа Евдокия Андреевна громко всхлипнула. Григорий нахмурился. Он знал, что мать действует так специально, чтобы еще больше разозлить отца, не терпящего женских слез и истерик.
В любое другое время Гриша возмутился бы, но сейчас он понимал, что слишком слаб, чтобы ясно мыслить и обязательно проиграет, потому промолчал, лишь глаза упрямо сверкнули.
— Гришенька, — Евдокия Андреевна ахнула, выныривая из-за своего платка. — У тебя глаза опять синие! Петр Григорьевич, глянь, счастье то какое!
Она подлетела к сыну и все-таки повисла на шее. Отец недоверчиво смотрел на наследника.
— Значит ли сие, что ты все-таки оставил богомерзкое занятие в зверя перекидываться? — поинтересовался он.
