Настя скривилась и медленно поднялась на ноги. Не хватало еще, чтобы собственные слуги её боялись, так и на вилы вздернут от страха.
— Ты зачем пришла? — хмуро спросила она горничную.
Та невольно сглотнула и нерешительно взглянула на хозяйку.
— Так это… утро уже…
— И что с того? — Настя говорила глухо, как всегда, когда была чем-то недовольна.
Глаша окончательно растерялась. Украдкой она бросила взгляд на хозяйку, гадая, не прознала ли та о Глашином секрете.
Настя вновь отвернулась, словно не желая смотреть на нерадивую горничную.
— Анна Михайловна уже встала? — прервала хозяйка затянувшееся молчание.
— Она в зале сидит, — Глаша невольно понизила голос и зашептала, — сам граф Шувалов к ней пожаловал.
— И что с того? — Настя криво усмехнулась.
— Так он же из Тайной канцелярии! Что как арестовывать будет? — Глаша ляпнула первое, что пришло на ум.
— Глупости не говори, — оборвала её Настя. — Если бы Александр Иванович арестовывать приехал, то не стал бы за столом рассиживаться, да чаи гонять!
Она подошла к ушату и опустила руки в воду. Глаша заметила, что движения хозяйки были очень резкими, точно та волновалась. Девка обмерла: неужто хозяйка все-таки прознала и теперь собирается примерно наказать саму Глашу.
Настя тем временем зачерпнула воды и плеснула на разгоряченное лицо, поежилась от холода. Неловкое молчание Глаши, взгляды, которые девка украдкой бросала на нее, вновь заставили девушку испытать стыд по поводу того, что случилось ночью.
— Полотенце дай, — потребовала она.
Девка вздрогнула, засуетилась, не сразу вспомнив, что белоснежное полотенце висит на стуле, куда она сама повесила его вечером.
Настя лишь недовольно посмотрела на мельтешащую горничную, но промолчала, опасаясь сорваться на крик. Вытерев лицо, девушка начала одеваться, отдавая Глаше короткие указания, которые горничная восприняла, как то, что хозяйка гневается на нее.
Настроения это обоим не прибавило. Чем больше суетилась Глаша, тем больше хмурилась становилась Настя. Сборы заканчивались в полном безмолвии.
— Настасья Платоновна, — не выдержала девка, когда платье было зашнуровано. — Уж коли провинилась, так лучше выпорите или по щекам там…
— Глаша, ты о чем? — очнувшись от своих невеселых мыслей, Настя взглянула на свою крепостную.
Та опустила голову, едва сдерживала рыдания.
— Вы же на меня сердитесь, оттого и молчите, — еле слышно произнесла она.
Настя закатила глаза. Она хотела утешить молочную сестру, но вдруг подумала, что так даже лучше. Во всяком случае сейчас, пока она сама не разобралась, что же делать дальше.
