— Да, сержусь, и ты прекрасно знаешь за что! — произнесла Настя со всей строгостью, на которую была способна.
К ее удивлению, Глаша буквально рухнула на колени.
— Настасья Платоновна, голубушка, простите…
Рыдания сдавили горло, и девка не смогла более вымолвить не слова, лишь смотрела на хозяйку своими огромными, полными слез глазами.
Настя нерешительно взглянула на молочную сестру, с которой еще недавно делилась всеми радостями и горестями. Опустив голову, та беззвучно рыдала. Понимая, что, утешая её, расплачется сама, и не дай Бог, проговориться, Настя судорожно вздохнула и проговорила, как можно более спокойно.
— Глаша, перестань! Ничего плохого не произошло, и ты же знаешь. Я говорю тебе так, лишь потому что желаю добра. Ступай к себе, после поговорим!
Та кивнула. послушно вытерла слезы и вышла, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания.
Настя кинула на подругу детства горестный взгляд, но решила отложить объяснения на потом, поскольку сперва надо было самой решить, что делать.
Это не прибавило настроения, и в залу девушка зашла в весьма дурном расположении духа.
Шувалов был уже там, как, впрочем, и чета Бутурлиных. Они сидели за столом и традиционно пили чай с бубликами и вареньем, на которые так щедра была хозяйка дома. Судя по тому, что Александр Борисович надел свой потрепанный и, очевидно, самый любимый мундир, а Анна Михайловна кидала на супруга недовольные взгляды и старательно избегала говорить с ним, подполковник чувствовал себя значительно лучше и собирался на службу.
— А. Настенька вот и ты! — Бутурлина улыбнулась девушке. — смотрю, ты сегодня заспалась?
— Да. Вчера день был тяжелый, — внутри буквально сгорая от стыда за свое предательство, Настя выдавила из себя ответную улыбку.
От девушки не укрылось, что граф Шувалов как-то особенно пристально смотрит на нее, точно догадываясь о случившемся ночью. Стремясь избежать неприятного для нее взгляда, Настя предпочла занять место так, чтобы между ней и начальником Тайной канцелярии стоял самовар.
Граф усмехнулся, мгновенно разгадав этот наивный маневр, но говорить ничего не стал.
Покончив с завтраком, Александр Борисович встал, отодвинув стул так решительно, словно именно этот предмет мебели являлся виновником всех бед.
— Что ж, Анна Михайловна, мне пора идти! — с каким-то мальчишеским вызовом подполковник посмотрел на супругу.
Та даже не повернулась к супругу:
— Раз пора, так иди, что спрашивать?
— Помилуй, разве я спрашиваю? Я тебя, душа моя, лишь извещаю, как и положено примерному мужу. — последние слова Бутурлин сказал с небольшим нажимом.
