Воздев руки к Гаде, Михеич произнёс пламенную речь:
- Что же ж ты, а?.. Мы же ж тебя… А ты ж.. Эх!
Он всегда мог красноречиво, в нескольких словах обрисовать любую ситуацию и выразить то, что накипело. Со смешанным чувством обиды на кошку и удовлетворения своей речью, Никанор с полным пакетом пельменей зашёл в дом. Чтобы оставлять их в сенях после случившегося, не могло быть и речи. Большой морозилки в доме не было, а в холодильнике пельмени только бы растаяли. Тут его взгляд упал на окно. Михеич открыл форточку, перекинул пакет на улицу, зацепив ручками за гвоздь, вбитый когда-то с наружной стороны рамы. Захлопнул форточку. Настроения досматривать фильм уже не было.
Он прислушался. Клава с Ольгой ещё прибирали в сенях после недавнего погрома. Взял стакан, приставил табуретку к печке, из-под овчинки достал початую бутылку коньяка, плеснул себе грамм сто пятьдесят. Только успел убрать табуретку - хлопнула дверь, зашли женщины.
«Ёж тыж, - как всегда красочно выразил свои чувства Михеич. - Как чувствуют».
Он спешно открыл шкафчик, схватил из коробки пакетик чая и бросил в стакан. Обхватив его ладонями, пришвыркивая, глотнул, как будто только что кипятку налил. И тут же нарочито поставил стакан на стол. "Хочешь спрятать - положи на самое видное место", - вспомнились строчки из какого-то детектива.
- Вот вечно ты чай не допьёшь, на столе оставишь, - с этими словами Клава схватила стакан, выплеснула содержимое в раковину и смыла струёй воды из-под крана.
Михеич только и успел, что протянуть руки за спиной супруги и сделать бесполезные хватательные движения.
- Мы сейчас с Олей до почты съездим, там автолавка должна приехать - прикупить кое-чего ещё надо, - сказала жена. - А ты пока воды в баню наноси.
Новогоднее настроение было испорчено. Но делать нечего, Михеич ещё раз посмотрел на раковину, непроизвольно сглотнул и взялся за вёдра.
Сделав с десяток ходок, наполнив бак и фляги в бане водой, он уже возвращался домой, как вдруг увидел, что прицепившись к пакету с пельменями, на нём сидит ворона и долбит пакет своим клювом. И делает это с такой скоростью, что будто и не ворона вовсе, а большой серый дятел.
- Кыш, скотина картавая! - от возмущения голос Никанора сорвался на фальцет, и получилось это у него не грозно, скорее, смешно.
Уловив комичные нотки в голосе человека, ворона, как мог поклясться Михеич, ухмыльнулась своей наглой харей. Скосив на него глаза, не обращая внимания ни на крик, ни на самого Михеича, стоявшего по пояс в снегу и громыхающего вёдрами, птица продолжала своё преступное деяние.
