Другие критики обвинили Кельвина в нарочитой антиисторичности фабулы фильма на том основании, что хронологически героев разделяет целая эпоха — 700 лет. Конечно, в обыденной действительности всего этого происходить не могло, но что-то же заставило Франциска в 1219 г., в разгар 5-го крестового похода, отправиться в охваченный войной Египет. В церковных жизнеописаниях говорится, что Франциск надеялся обратить султана Египта в христианство, но такое объяснение следует признать полностью негодным.
Более неподходящего времени для христианского прозелитизма в Египте невозможно себе даже представить. А вот для того, чтобы тайно посетить те места, где жила любимая, прикоснуться ладонью к земле, по которой ступали ее легкие ноги, лечь на песок, который, быть может, хранит память об очертаниях ее тела… Для такой миссии неразбериха этого провального крестового похода подходила как нельзя лучше.
Конечно, все это — романтические домыслы, а не историческая документалистика, но ведь фильм, напомню, художественный, а не исторический. И отражены в нем не столько исторические события, сколько переживания двух глубоко религиозных людей, уверенных, что некоторые явления мистическим образом помещаются не в каком-то ограниченном периоде времени, а в вечности, заполняя эту вечность целиком, без остатка. К таким явлениям по христианским космогоническим представлениям, относится Любовь (ассоциирующаяся, в частности, с Христом).
Здесь мы переходим к наиболее острой составляющей картины, к тому, что вызвала наибольшее возмущение у ортодоксально настроенной публики и что было охарактеризовано (напомним) как «придание образу Христа грубой, брутальной чувственности, граничащей с садомазохизмом».
Исторически эта составляющая обоснована не менее, чем рассмотренные выше. Ассоциации Франциска Ассизского с Иисусом Христом — чуть ли не лейтмотив жизнеописаний этого святого. Христос — это непосредственный идеал Франциска, к которому он стремится, причем не абстрактно, а экзистенциально, путем скрупулезного, цельного, но вместе с тем, и творческого, подражания. Это творческое подражание составляет основу его жизненной практики. Начало — пламенные проповеди, явление чудес и создание «раннего» францисканского ордена по образцу мифической «первой церкви» апостолов. Финал — признание того, что истинное царство «не от мира сего», разрыв с «мирской» церковью, т. е. римской курией и обретение стигматов, повторяющих раны Христа.
