Глумление или поиски смысла? - Александр Александрович Розов

Фильм «Снег и любовь» (Snow and love) Герберта Кельвина вызвал настолько острую и неоднозначную реакцию публики, что ее даже не с чем сравнить. Ни «Последнее искушение Христа», ни «Тело», ни «Пророк», при всей яркости выступлений тех или иных кругов по их поводу, не вызывали ничего подобного. То есть, их снимали с проката, требовали привлечь авторов за святотатство — но случаев судебного запрета распространения фильма на кассетах или DVD для домашнего просмотра ранее не наблюдалось. Пожалуй, вообще из всех художественных произведений лишь «Сатанинские стихи» Салмана Рушди «удостоились» подобной чести — и то не в «цивилизованном», а в так называемом «исламском» мире. Мнения о новом фильме Кельвина можно условно разделить на три группы.

Одно — мнение ортодоксальных христиан и представителей церкви.

Другое — мнение так называемой «творческой интеллигенции» и вообще «европейских гуманитариев».

Третье — мнение радикальных атеистов, антиклерикалов и представителей движения new age, а также поклонников постмодерна и «альтернативного искусства».

Первая и последняя группа, как это ни странно, оценивает фильм одинаково — как намеренное и безжалостное издевательство над христианской традицией, христианскими святынями и вообще христианством, как религиозной, философской и этической системой. При этом первая группа, разумеется, кричит «Позор! Не допустим! К ответу святотатцев!», а третья — «Наконец-то! Так вам и надо! Правда глаза колет!» — но это лишь отражение различия идеологических установок, а не восприятия произведения.

Мнения второй группы — более осторожны. Они с одной стороны признают оригинальность авторского замысла и неординарность его воплощения, в том числе необычное использование спецэффектов (съемка реального действия, перетекающая в 3D-анимацию и обратно несколько раз в течении минуты, звук, колеблющийся между верхним и нижним частотным порогом слышимости, флэш-шок, эффекты неравномерной полупрозрачности и так далее). С другой стороны, они полагают недопустимыми (цитирую по New World Art and Culture) «включение явных элементов порнографии в художественный фильм вообще, а в повествование о людях, почитаемых во многих уважаемых духовных традициях — тем более». Далее там же: «Представление естественной мужской сексуальности Иисуса (как это сделал Скорцезе в «Последнем искушении Христа») является несомненным правом художника и сценариста. Но придание образу Христа грубой, брутальной чувственности, граничащей с садомазохизмом, и наполнение самой Крестной Жертвы хтоническим эротизмом, следует признать уже не художественным вымыслом, а формой интеллектуального хулиганства».