К сожалению, трясуху в Шолохе лечить не умеют. Наши лекари могут многое — вон, меня вообще после взрыва собрали, но… Главную роль в процессе лечения все-таки играет сам больной. Он должен обладать магией, уметь черпать ее из острова-кургана и должен хотеть выздоравления. А те, кто пал жертвой трясухи, ничего не хотят. Трясуха превращает человека в безумца, у которого есть лишь два состояния: он спит или он бьется в приступе, безобразно катаясь по полу, вращая глазами и изрыгая проклятия с «предсказаниями». Я взяла слово «предсказания» в кавычки, хотя некоторые действительно верят, будто больные трясухой вещают от имени хранителей.
Но это, конечно, чушь. Ни один уважающий себя хранитель такой ерундой заниматься не будет, хотя относиться к ним можно по-разному. Например, мы в Лесном королевстве любим их. Для нас хранители и драконы — такие же дети мира, как и все мы. Но они не в пример сильнее нас, живут вечно, путешествуют по мирам и не знаючем еще занимаются. При этом не они создали жизнь. Они, скорее, эдакий промежуточный начальственный чин между нами и Неспотижимым, строгие старшие братья. А вот скальникам, например, Хранители не слишком интересны. Северные люди видят в них счастливчиков, богатых, но недалеких отпрысков Незримого Верховного Бога, порхающих по Вселенной, как мотыльки. В Кнассии и вовсе хранителей ненавидят и презирают за то, что они покинули Лайонассу и оставили нас на произвол судьбы; за то, что не отвечают на молитвы, не являют чудеса и сами не являются уже давненько. Мы в Шолохе говорим «прахов прах!», а кнаски — «чтоб тебя хранило!».
В любом случае, глупо верить в то, что хранители слабы, чтобы вселяться в тело больного человека и бессвязно изрекать его голосом некие сомнительные истины… Так что трясуха — это просто болезнь, не дар свыше. Болезнь, которую мы не умеем лечить. Она приходит, когда вздумается, и уходит — обычно через год-два. Поэтому, если человек заболел трясухой, он получает страховку от своего работодателя и гарантию предоставления ему места после выздоровления.
Как Ловчая я должна было просто подтвердить тот факт, что Аверик Кирстен действительно болен. В папке, переданной мне Полынью, было указано, что для этого мне нужно сидеть у койки Аверика до тех пор, пока не стану свидетельницей приступа, но не больше трех часов. Я закрыла документы, откинулась на кресле и прикрыла глаза.
Что ж, Аверик спит — вот и я посплю. Если у него начнется трясуха, проснусь не только я, а вообще весь этаж, так что совесть моя чиста.
