Я снова посмотрела на Зойку. Очередное
«не отказывайся» прилетело камнем по макушке. Балда малолетняя… Не хочу брать ответственность, но если не возьму… Законы едины для всех. Привязывать к себе ведьму против воли, без добровольного согласия,
нельзя. Это выжигание «угля».
— Не отказывайся… — тихий шепот легким сквозняком по залу.
— Возьмешься? — негромко спросила тетя Фиса.
Вопрос жизни и смерти. Фактически. Ведь без «угля» и силы ведьма мертва.
Я с трудом выпрямилась и кивнула:
— Да.
Зойка зажмурилась, шумно выдохнула, развернулась и молча пошла на свое место, к нашим пальто. Села чинно и спряталась в ворохе кашемировой ткани. Ведьмы дружно отмерли и знакомо зашушукались.
— Решено, — Верховная встала. — Свободна.
Я сползла с трибуны. Меня тошнило, и жутко чесалась левая рука. А лекарство дома. Шатаясь, я доковыляла до лифта. На воздух. Срочно.
— Ульяш, подожди!
Томка догнала меня и тревожно заглянула в глаза. Молча сунула что-то в мою ладонь и вызвала лифт. Я сжала кулак. Браслет. Тот самый, отцовский, который она забрала у кроличьей норы.
— Носи и никогда не снимай, — ее голос звучал переменчивым эхом, то удаляясь, то приближаясь, лицо расплывалось. — Я подправила звенья и почистила металл от следов магии…
Она еще что-то говорила, но я не слушала. Шагнула в лифт и нажала на кнопку первого этажа. И, как только двери закрылись, сползла по стенке на пол. Вот же влипла… Вот тебе и «бедовое дитё»… И кто ее тетя, если научила такому? Это высшая сложнейшая, магия. Не каждой ведьме по плечу провести ритуал привязки, да и его алгоритм не всем известен…
Двери лифта открылись. Я с трудом встала и на автопилоте выползла в холл. Сквозь окна с улицы лился мертвенно-голубой свет фонарей, очерчивая силуэты пальм и фикусов, мелодично журчали небольшие фонтаны, и опять убийственно пахло «Озерной гладью». Римма сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и читала с планшета.
— А ты наверх не?.. — спросила я сипло и прислонилась спиной к стене. Десять вдохов-выходов — и марш-бросок на улицу…
— В эту клоаку? — отозвалась она, сверкнув стеклами очков. — Жизнь дороже. Я свое слово сказала, и будет. Подожду Софью и уеду.
Римме зверски не повезло — она родилась с потухшим «углем». Он даровал ей долгую жизнь, ведьмину молодость — в семьдесят три года она выглядела на тридцать, феноменальную память и цепкий ум. Но лишил главного — силы. Она числилась в Кругу и заведовала архивами, но относились к ней как к человеку. Временами нужному, но, по сути, бесполезному.
