Я взобралась на трибуну и уныло изложила все, посчитала нужным, от нападения «пауков» до яркого Зойкиного «уголька». Про кровь нечисти, правда, промолчала. Шила в мешке не утаишь, однако… Тетя Фиса знает, и довольно. Верховная смотрела на меня очень внимательно. Длинное глухое черное платье и цепочка на талии. И кольца с браслетами. Кольца — для связи с Советом, браслеты — для координации работы «рук». И все. А как выглядит артефакт Пламени, я не знала. Никто, кроме его владелицы, не знал.
— А где девочка? — спросила она, когда я замолчала.
Все присутствующие разом с одной стороны трибуны — привстали, с другой — обернулись. Но в углу у окна обретались лишь красное и черное пальто, из-под которых виделись носки сапожек.
— Зоя, подойди, — Верховная говорила тихо, но ровный голос разносился по всему конференц-залу.
Пальто дрогнули. Я бы не пошла. Но девочка была смелее. Сложила пальто на стул и медленно поплелась по проходу вдоль рядов. Я ободряюще улыбнулась ей с трибуны.
— Галина, возьмешь шефство? — обернулась к своей «левой руке» тетя Фиса. — Ульяна в наставницы не годится, мала еще.
Я вздохнула с нескрываемым облегчением. Нет, я не против детворы вообще и Зойки — в частности. С ними можно подурачиться и отдохнуть душой. Но сидеть дома…
— К трем моим баловницам? — Галя, одна из моих бывших наставниц, улыбнулась, блеснув золотой коронкой верхнего резца. — Возьму.
Седые волосы удлиненным каре, веселый прищур светло-зеленых глаз, обаятельная улыбка, приятная полнота. Она воспитала много отличных ведьм и легко подбирала ключики к нашим непростым, особенно в детстве, душам. И Томка, и члены Совета, прошли через ее чуткие руки. Лучше не придумаешь.
Зойка услышала и споткнулась. Посмотрела в отчаянии. Мне почему-то стало стыдно. Но я же ничего не обещала… Серые глаза укоряли. И укоряли несправедливо. Девочка опустила взгляд, потеребила юбку голубого платья и вновь посмотрела в упор. У меня зашумело в голове. И сквозь ломоту в висках пробилось «Не отказывайся». У меня поплыло перед глазами… или Зойка потекла туманом. Тонкие бледные губы крепко сжаты, ноздри раздуваются, глаза горят. Ритмичное «Не отказывайся, не отказывайся, не отказывайся» колотилось сумасшедшим пульсом, сводя руки судорогой, билось кровью в висках, гремело набатом на весь зал. И каждый звук комариным хоботком проникал под кожу, въедался в кровь.
Я зажмурилась, тряхнула головой и обнаружила себя полулежащей на кафедре. Под пристальным и немигающим взором Верховной. Она молчала, но в темных глазах читался… приговор. Мое «прекрати!..» застряло сухим комком в горле. От полнейшей тишины стало не по себе. Ведьмы замерли, их взгляды остекленели.
