— Марш к себе в комнату, ты, наглая, драчливая девчонка! — прошипела Тэххи, пихая ее к лестнице. — Я тебя отучу обижать малышей!
— Отстаньте! — выкрикнула Гвендолин. — Пустите!
— И не показывайся мне на глаза!
— Да я с удовольствием уйду хоть сейчас! Я папе позвоню, и он вас всех…
— Что ты сказала? А ну повтори! — крепкий тычок под ребра.
— Ай! Уберите руки!
— Ну ничего, я тебе привью хорошие манеры, ты у меня по струнке ходить будешь, пигалица!
— Порчу ещё наведи, ведьма!
Под ногами наконец замелькали ступеньки.
Тетка все сыпала описаниями грядущих кар, до Гвендолин долетали такие цветистые фразы, каких она отродясь не слыхивала. По щекам наконец покатились слезы, а подбитый глаз жгло и резало.
Весело же началось ее пребывание в гостях! Что мама скажет? Противная тетушка наверняка наябедничает, да ещё стократ приукрасит.
По правде сказать, Гвендолин стыдилась своего поступка. Стукнуть мальчишку прямо на глазах у тетки — это же надо умудриться! Как она не сдержалась? Теперь бед не оберешься. Тэххи съест ее живьем, Дэнни всей школе растрезвонит… И про порчу она зря заикнулась. Вдруг тетка и впрямь колдунья — тут же весь дом в оккультных побрякушках!
Впрочем, когда боль утихла, буря страстей улеглась, а слезы высохли, Гвендолин решила не паниковать раньше времени. Шмыгая носом, она отыскала в телефоне мамин номер.
— Гвенни? Ты как?
— Мам, я… тут такое…
— Все в порядке? Добралась без приключений?
— Да, но…
— Прости, милая, мне некогда.
— Ну и… ладно, — буркнула Гвендолин в замолкшую трубку.
По крайней мере, тетка ещё не успела наплести маме с три короба. Клохчет, поди, над несчастным сыночком, пересчитывает недостающие волосинки.
От этой мысли Гвендолин хихикнула. Вытерла влажные от слез щеки и принялась расчесывать спутанные пряди длинных волос. Мама почему-то очень гордилась ее волосами и многие годы, наверное, с самого рождения, едва они пробились на поверхность, разрешала подстригать только кончики. «Настоящее богатство, грех резать», — она заводила заезженную пластинку всякий раз, как в Гвендолин просыпался бунтарский дух, и руки тянулись к ножницам: «Оно украсит даже самое посредственное личико». Под посредственностью, надо думать, подразумевалась добрая сотня веснушек, рассыпанная по коже Гвендолин от кончика носа до ушей. Но пока так называемое богатство лишь добавляло проблем, цепляясь за пуговицы и застревая в «молниях».
Чтобы отвязаться от тоскливых мыслей, Гвендолин перестелила постель — раз уж предстояло провести здесь ночь, лучше спать на чистом белье. Но завтра она нипочем здесь не останется, и мама ее не вынудит.
