― Ты его не знаешь, ― говорю я тихим, сердитым голосом, ― ты знаешь только то, что сам себе придумал, но это так далеко от...
― Заткнись! ― огрызается он. ― Не говори о том, что я знаю, а чего нет. Ты не жила моей жизнью, так что не тебе говорить, придумал я что-то или нет.
― Ты зря тратишь время, ― шепчу я в ответ. ― Он и не подумает сдаваться тебе.
Его глаза блестят.
― Он сделает все, что захочу, потому что я видел, как он смотрел на тебя. Если бы ты ничего не стоила, девочка, то он выстрелил бы в меня и рискнул твоей жизнью. Он этого не сделал. Теперь вернись в машину и заткни свой рот.
Мои руки дрожат от волнения, я поворачиваюсь и забираюсь обратно. Так много слов, которые хочется высказать, но что они изменят? Он придерживается какой-то сумасшедшей истории, которую придумал о Хендриксе, и не отступает от нее. Я и не ожидаю этого, но должна сделать все возможное, чтобы защитить себя. Этот мужчина на грани. Я не знаю, как сильно могу его поддернуть, потому что не могу его прочитать.
Все, что я вижу, это ненависть.
Ненависть настолько глубокая, что даже интересно, есть ли там еще что-то.
Мы останавливаемся у большого дома, окруженного сплошным черным металлическим забором не меньше восьми футов в высоту. Я вздрагиваю. Убежать отсюда не будет легко. За забором огромный трехэтажный дом. Он выстроен из песчаника и просто ошеломляет. Граница участка может похвастаться густыми деревьями и кустами, высаженными явно для уединения. Когда машина останавливается у входной двери, я озираюсь кругом. Вау.
Димитрий выходит из внедорожника и подходит к моей дверце, открывает ее, берет меня за предплечье и вытаскивает наружу. Он подталкивает меня к входной двери, и оба здоровяка следуют за нами. Я спотыкаюсь на ступеньках из-за этих глупых цепей на ногах, и Димитрий с рычанием наклоняется и отцепляет их.
― Попытаешься сбежать, ― шипит он, ― и я отрежу твои гребаные ноги нафиг.
― Какая логичная угроза, ― бормочу я себе.
Он мгновение смотрит на меня в шоке или ярости, уж не знаю как: на его лице ничего не отражается.
Он распахивает входную дверь дома, и мы проходим внутрь. У меня спирает дыхание. Дом солидный. Сплошь полированные деревянные полы, темно-бордовые ковры, темная мебель. На стенах висят экстравагантные картины, этакие извращенные произведения искусства. На них темные фигуры обвиваются вокруг странных предметов, и женщины, выглядящие сокрушенными, обнаженными и испорченными. Я вздрагиваю.
