Лиса с удовольствием выкладывала новые тропы, расставляла границы, вздыхая, отпускала прошлое. А когда хотелось плакать, начинала заливисто смеяться.
– Теперь я знаю, знаю, каково это: любить, нарушая закон – слушай меня, мой ветер. Я больше не попадусь в такой капкан, никогда не попадусь! Я – молодец, я добыла историю про худшую из дорог! Да, теперь, зная мою тропу, никто не сунется петь с людьми и выхаживать их курей! О моей истории сложатся песни. Мы, Лисы, будем петь их в напоминание самим же себе… – она смеялась, запрокинув голову, и утирала слёзы.
А когда лес накрывала непогода и поднимался ветер, такой, что могучие, пережившие столетия деревья, казалось, молили о пощаде и роняли в мокрую траву крепкие широкие ветви, когда дождь поливал как из ведра, Лиса вылетала в темень и устраивала пляски под ливнем, подхватывая криками каждую вспышку молнии и вскидывая руки к небу. Никто из своих не удерживал её в такие ночи, потому что они, близкие ей по крови, знали, о ком сейчас её поминки, её слёзы и песни.
– А мне без вас знаешь как жилось?.. – Человек зажёг вторую свечу, поёжился.
– Ты всегда мёрзнешь?
Лис давно приметил эту его повадку: обхватит себя руками, будто кутается, и видно, что зябнет. Разотрёт ладонями плечи, быстро-быстро, потом обязательно вздохнёт.
– Да вот… Холодно же… – и действительно вздохнул. – Очень мне холодно, братец. Тепло ко мне только в жару и приходит.
Он не заметил, как мать с братом ушли тогда ночью. С бабкой уехал на ярмарку и пробыл там с неделю. Целый день карусели, угощения, игры с такими же малышами – вроде не школьники, но их уже отпускают гулять рядом с домом. Как вернулись, его сразу же увезли в гости к тётке на другой хутор, снова игрушки и забавы, а там и осень пришла. Люди начали топить печи, как он любил. Целый день на печи просиживал, нежась в тепле и слушая бабушкины сказки, да играл.
– Понимаешь, я так быстро забыл вас, так быстро… – он закрыл большими ладонями лицо и с силой вжал их – аж костяшки пальцев побелели, и закачался из стороны в сторону.
– Да не ведись ты так, братец, – Лис подбежал и обвил хвостом. – Ты ж маленький совсем был, несмышлёный. Ну вырос же? Я тоже тебя тогда забыл, – Лис положил свою длинную морду на его колени и взглянул снизу вверх. – Такое со всеми случиться может, братец.
Его вернули в родной хутор только к следующему лету, и лишь потом, значительно позже, он понял, что развлечениями и лаской отцовская родня отвлекала его, доверчивого и глупого, от воспоминаний, удерживала, пытаясь оставить себе хоть этого ребёнка. Возвратившись, он увидел свой заброшенный дом на краю с окнами на лес – даже занавески, пошитые матерью, не тронуты, опустелый двор, запертый покосившейся калиткой, тогда и вспомнил. Вспомнил да заскучал. Затосковал, начал спрашивать, а отвечать никто не желает, все уходят от ответа и норовят заговорить о другом, подсовывают игрушки – те, что уже приелись и не радовали больше.
