— Ты в это не веришь, Джефферсон, — пробормотала тихо и взяла сэндвич с индейкой.
— Бартон, тебе лучше не знать, во что именно я верю, — почти зло отбил оборотень, впиваясь зубами в свой завтрак.
Вот и поговорили. Блеск.
Я, в отличие от Марка, пустыми надеждами себя не тешила. Мой уход из стаи пять лет назад иначе как предательство никто не воспринимал, даже родители. Тем более родители. Я помню, как мама почти шипела в трубку.
«Ален делал все, чтобы мы чувствовали себя в стае, как дома. Он столько вложил в тебя и твою учебу, а ты просто сбежала, как трусливая, неблагодарная дрянь».
Дрянь… это слово самое грубое, что я когда-либо слышала от своей матери. Если уж и был в мире еще один такой же идеальный и прилизанный человек, как чертова Марта Стюарт, то без сомнения эта была моя мама. И так же, как и чертова телеведущая, Кассандра Бартон могла дать фору королеве Англии в том, что касалось манер.
Я люблю ее, но эти слова… Все еще не могу за них простить, не могу простить того, что в ночь своего новолуния оказалась одна. Без нее, хотя бы на телефоне.
«Ты сама сделала выбор, — проговорила мама в трубку, когда я позвонила, после того, как поняла, что все началось. — Тебе и справляться с его последствиями. Ты хотела самостоятельности и жизни вне стаи, так зачем звонишь мне сейчас?»
Она говорила что-то еще, но остального я не слышала, трубка вывалилась из рук, и звонок оборвался. Наверное, к счастью.
В ту ночь… я доползла до кабинета Фэллона и рухнула там на пол. Филипп нашел меня утром и… помог. Удивительно, но это совершенно ничего не изменило в наших отношениях. Он все так же называл меня ватрушкой, карамелькой и сахарной ватой и все так же требовал невозможного, больше, чем от других.
Спасибо, Филипп.
Спасибо, мама.
Я действительно стала самостоятельной.
Когда завтрак был закончен, Марк молча собрал упаковки от сэндвичей и так же молча поднялся, бросив, что ждет меня на улице. Он был напряжен и задумчив, не особенно разговорчив, что, в принципе, должно было бы меня радовать, но не радовало совершенно. В его взглядах, движениях и отрывистых фразах почему-то ощущался подвох.
С другой стороны, я отдавала себе отчет в том, что это, возможно, просто моя паранойя.
Я собрала бумаги, вытащила из компьютера флэшку, убедившись, что письмо самоудалилось, а комп очистился от кэша и прочих хлебных крошек, выключила ноут и, подхватив сумку, вышла на улицу, щурясь на яркое, не по-августовски теплое солнце, чувствуя на себе чужие взгляды.
