Жениться за 30 дней, или Замуж по-быстрому | страница 133
— Простите за заминку, — с улыбкой обратилась к публике на итальянском, и получила восхищенный гул в ответ. Расправила плечи и выровняла дыхание. Общение с публикой — это удовольствие и я решила насладиться сполна. Джаззи всегда удавался контакт с фанатами. — Не ожидала подобного подарка судьбы! Выступить перед такой огромной аудиторией, в вашей замечательной стране — невероятная удача. Этот номер не планировался, потому прошу понять мою растерянность. И да, спасибо, Райан, но я не стану петь эту песню. Просто потому, что не знаю ее.
Толпа, завороженная разворачивающимся на их глазах представлением, возбужденно протянула «у-у-у». Макнамара поднял руку, давая зрителям знак, что шпилька получена, но воспринята дружелюбно.
— И, думаю, твоя помощь мне не понадобится, — я заметила рояль и дала знак работникам сцены, что он мне понадобится. Площадка была модульной и управлялась системой рычагов. Дернув за один, работники сцены придвинули ко мне прекрасный инструмент, выполненный из хрусталя. Мужчины установили микрофон, чтобы освободить мои руки. Кивнула им и еще раз улыбнулась публике, расположившись на танкетке:
— Это новая песня и вы будете первыми, кто ее услышит.
Что ж, Макнамара. Я покажу тебе, на что способна певичка и чего ты лишился.
Первые аккорды взяла нерешительно, пробуя инструмент, звучание, примеряясь к силе нажима. Затем чуть смелее, повторила вступление несколько раз, чтобы отринуть сомнения и окончательно освоиться. После этого, закрыв глаза, начала петь. Грустная песня о любви и боли, написанная мною в самолете, лилась легко и непринужденно. Словно я не первый раз исполняла ее перед многотысячной аудиторией, а как будто сидела лунной ночью на берегу реки и под шепот волн и едва различимый серебристый звон таинственных звезд, изливала свою боль небесам. Закрыв глаза, думала об отце, который в эту минуту лежит на операционном столе и борется за жизнь. От слез голос немного дрогнул, но это не испортило исполнение, а лишь придало ему изюминку. Отбросила мысли, поскольку могла скатиться в истерику и не закончить песню. Артист должен думать не только о себе, он должен работать и отрабатывать от первой ноты до финального аккорда.
Когда закончила припев и начала второй куплет, в удивлении обернулась на оркестр, поскольку скрипачи, уловив простую, в общем-то, мелодию, поддержали меня. Затем вступили мягкие ударные, подчеркивая индивидуальность песни, но не перетягивая внимание на себя. Подключился и звукорежиссер, который наложил на мой голос несколько эффектов, а на тянущихся нотах добавил мягкого эха, в результате чего голос лился, как свежий весенний ручеек, наполняя силой и чистотой звучания весь концертный зал. Я время от времени смотрела на зрителей, затаивших дыхание. На их ресницах дрожали слезы, так же, как и на моих. Они чувствовали искренность, боль и страдание, испытывали светлую грусть и удовольствие от моего исполнения. От восторга мурашки пошли по телу. Когда дошла до вокализа, хотела, как привыкла, пройтись по нижним нотам, но, обернувшись на Райана, в растерянности замершего посреди сцены и глядевшего на меня как нашкодивший щенок, решила поступить вопреки даже самой себе. Поднялась и, взяв микрофон в руки, вышла на авансцену. Мое место тут же занял Макнамара. Я прекрасно помнила его идеальный музыкальный слух. Он безошибочно продолжил мелодию, что я играла, в то время как, осмелившись, я вложила в финальные ноты всю силу и мощь голоса, взяв так высоко, как только могла, превзойдя саму себя, выплеснув эмоции, что рвали изнутри в клочья.